предупредил сацумцев о засаде в г-годауне. И наконец, ниндзя знал о существовании отпечатков и о том, где они хранятся. Вывод может быть лишь один: с заговорщиками связан либо кто-то из моей группы, либо одно из лиц, получающих сведения о ходе расследования.
– Например, вроде меня?
– Например, вроде вас.
Консул сдвинул брови, помолчал.
– Хорошо, с первым выводом ясно. Дальше.
– Горбун безусловно знает о слежке и ни в коем случае сам не выйдет на связь с сацумцами. Это два. Следовательно, нужно вынудить Горбуна к действию. Это три. Однако, чтобы снова не произошло утечки, операцию нужно провести втайне и от муниципальной, и от японской полиции. Это четыре. Всё.
Обдумав сказанное, Доронин скептически качнул головой:
– Так-то оно так. Но что значит «вынудить к действию»? Как вы себе это представляете?
– Нужно, чтобы Сэмуси избавился от слежки. Тогда он непременно кинется разыскивать своих сообщников. И выведет на них меня. Но для проведения этой операции мне нужна санкция на самостоятельные действия.
– Какие именно?
– Пока не знаю, – бесстрастно ответил титулярный советник. – Такие, какие п-понадобятся.
– Не хотите говорить? – понял Доронин. – Ну и правильно. А то сорвется ваша операция, и вы меня в шпионы запишете. – Он побарабанил пальцами по стеклу. – Знаете что, Эраст Петрович? Для чистоты опыта я и посланнику не стану писать о ваших выводах. Что же до санкции, то считайте, что получили ее от вашего непосредственного начальника. Действуйте, как найдете нужным. Только вот что… – Консул слегка замялся. – Может быть, вы согласитесь взять меня… нет-нет, не в конфиденты, а хотя бы в исполнители? Одному, без помощи, вам будет трудно. Я, конечно, не ниндзя, но выполнить какое-нибудь несложное задание мог бы.
Фандорин окинул взглядом тщедушного Всеволода Витальевича и вежливо отказался:
– Благодарю. Мне будет достаточно письмоводителя Сироты. Хотя нет. Пожалуй, сначала мне нужно с ним поговорить…
Титулярный советник заколебался – вспомнил, что в последнее время японец ведет себя немного странно. Без повода бледнеет и краснеет, смотрит как-то исподлобья. В отношении письмоводителя к вице-консулу, вначале чрезвычайно дружественном, явно произошла перемена.
Эраст Петрович решил выяснить, в чем тут дело, незамедлительно.
Пошел в канцелярию, где девица Благолепова оглушительно колотила по кнопкам «Ремингтона». Увидев Фандорина, она вспыхнула, быстрым движением поправила воротничок и застучала еще проворней.
– Мне нужно с вами поговорить, – тихо сказал титулярный советник, наклонившись над столом Сироты.
Тот дернулся, побледнел.
– Да, мне тоже. Давно пора.
Эраст Петрович удивился. Осторожно спросил:
– Вы хотели говорить со мной? О чем?
– Нет, сначала вы. – Письмоводитель поднялся, решительно застегнул сюртук. – Где вам угодно?
Провожаемые истерическим треском «Ремингтона», вышли в сад. Дождь перестал, с ветвей падали стеклянные капельки, над головой звонко пели птицы.
– Скажите, Сирота, вот вы связали свою жизнь с Россией. Могу ли я спросить, почему?
Письмоводитель выслушал вопрос, напряженно прищурился. Ответил четко, по-военному, словно подготовился заранее:
– Господин вице-консул, я решил связать свою жизнь с вашей страной, потому что Россия очень нужна Японии. Восток и Запад слишком различны, им не слиться друг с другом без посредника. Когда-то в древности роль моста между Японией и великим Китаем выполняла Корея. Теперь, чтобы гармонично соединиться с великой Европой, нам необходима Россия. Благодаря помощи вашей страны, которая объединяет в себе и Восток, и Запад, моя родина расцветет и вольется в ряды великих держав мира. Конечно, не сейчас, а лет через двадцать или тридцать. Вот почему я служу в русском консульстве…
Эраст Петрович смущенно кашлянул – он не ожидал столь чеканного ответа, а идея о том, что отсталая азиатская страна может через двадцать лет превратиться в великую державу, была просто смехотворной. Однако обижать японца не следовало.
– Понятно, – протянул Фандорин, чувствуя, что не очень-то достиг цели.
– Еще у вас очень красивая литература, – добавил письмоводитель и поклонился, как бы давая понять, что добавить ему больше нечего.
Возникла пауза. Титулярный советник думал, не спросить ли напрямую: «Что это вы на меня всё волком смотрите?» Но с точки зрения японского этикета это, вероятно, будет чудовищной невежливостью.
Сирота нарушил молчание первым:
– Это и есть то, о чем господин вице-консул хотел со мной говорить?
В его голосе звучало удивление.
– С-собственно, да… А о чем желали говорить со мной вы?
Письмоводитель из белого сделался пунцовым. Сглотнул. Откашлялся.
– О капитанской дочке. – И, увидев, в глазах собеседника изумление, пояснил. – О Софье Диогеновне.
– Что случилось?
– Господин вице-консул, вы ее… вы ее рюбите?
Оттого что японец перепутал в ключевом слове «р» и «л», а еще более от самой невообразимости предположения Эраст Петрович понял смысл вопроса не сразу.
Вчера вечером, вернувшись домой из полиции, молодой человек обнаружил в спальне, на столике, сильно надушенный конверт без какой-либо надписи. Распечатал – внутри розовый листок. На нем старательным почерком, с виньетками и загогулинками четыре строчки:
Озадаченный, Фандорин пошел справиться у Масы. Показал ему конверт, и слуга изобразил маленькую пантомиму: длинную косу, большие круглые глаза, два шара перед грудью. «Девица Благолепова», догадался Эраст Петрович. И тут же вспомнил, как она обещала переписать ему свой любимый стишок из альбома, сочиненный кондуктором со «Святого Пафнутия». Сунул листок в первую попавшуюся книгу и думать о нем забыл.
А тут, оказывается, разыгрывалась нешуточная душевная драма.
– Если вы любите госпожу Благолепову, если у вас бла-го-родные намерения, я удалюсь в сторону… Я же понимаю: вы ее со-о-те-чест-венник, вы красивый, богатый, а что могу ей предложить я? – Сирота страшно волновался, трудные слова произносил с особой тщательностью, а в глаза Фандорину не смотрел,
