Сусаноо пришел в недоумение.
— Вот как! Значит, не было бы разговоров, не было бы и...
— Не было бы и силы.
— Но золотой песок, если даже его не достать из воды, останется золотым.
— Однако определить, золотой он или не золотой, можно, лишь достав его из воды.
— Выходит, если человек достанет простой песок, а подумает, что он золотой...
— Тогда и простой песок станет золотым.
Сусаноо полагал, что Омоиканэ-но микото потешается над ним, но, взглянув на него, увидел, что улыбка притаилась лишь в уголках его морщинистых глаз — в самих же глазах не было и тени насмешки.
— В таком случае золотой песок ничего не стоит.
— Конечно. И тот, кто думает иначе, заблуждается.
Омоиканэ-но микото поднес к носу сорванный где-то стебель подбела и стал вдыхать его аромат.
Сусаноо сидел молча. Омоиканэ-но микото продолжал:
— Как-то вы мерялись силой с одним человеком, и он погиб, придавленный камнем. Не так ли?
— Мне жаль его.
Сусаноо подумал, что его порицают, и обратил взгляд на старое болото, слегка освещенное солнцем. В глубокой воде смутно отражались весенние деревья, покрытые молодой листвой. Омоиканэ-но микото, равнодушно вдыхая аромат подбела, продолжал:
— Жаль, конечно, но поступил он глупо. Тягаться с кем-то вообще не следует, это во-первых. Во- вторых, не имеет смысла тягаться, зная наперед, что не победишь. Но самая большая глупость — это жертвовать в подобных случаях своей жизнью.
— А я почему-то чувствую угрызения совести.
— Напрасно. Не ты же убил его. Его убили те, которые с жадным любопытством взирали на состязание.
— Они ненавидят меня.
— Конечно. Они так же ненавидели бы твоего противника, если бы победа была на его стороне.
— Значит, так устроен мир?
— Клюет! — сказал вместо ответа Омоиканэ-но микото.
Сусаноо дернул за удочку. На крючке отчаянно трепыхался серебристый кижуч.
— Рыба счастливее человека,— заметил Омоиканэ-но микото и, глядя, как Сусаноо насаживает рыбу на бамбуковую палку, усмехнувшись, пояснил: — Человек боится крючка, а рыба храбро глотает его и с легкостью умирает. Мне кажется, я завидую рыбе...
Сусаноо молча закинул леску в болото. И, с виноватым видом глядя на Омоиканэ-но микото, сказал:
— Мне не совсем понятны ваши слова.
Омоиканэ-но микото, поглаживая бороду, сказал вдруг серьезно:
— Не понимаешь, и ладно. А то, как я, ничего не сможешь сделать.
— Почему? — спросил Сусаноо, ничего не понимая. Было не ясно, серьезно говорит Омоиканэ-но микото или шутит, яд в его словах или мед. Но они таили в себе какую-то притягательную силу.
— Крючки глотают только рыбы. Но и я в молодые годы...— На мгновение морщинистое лицо Омоиканэ-но микото подернулось печалью.— И я в молодые годы мечтал о всяком.
Они долго молчали, думая каждый о своем и глядя на старое болото, в котором тихо отражались весенние деревья. А над болотом летали зимородки, иногда скользя по воде, будто брошенные чьей-то рукой камешки.
Между тем веселая девушка продолжала жить в сердце Сусаноо. Встречаясь с ней случайно в селении или еще где-нибудь, он непонятно почему краснел и сердце его начинало сильно биться, так же, как под дубом на склоне горы, где он увидел ее впервые, но она держалась надменно и даже не кланялась ему, будто и не знала вовсе.
Однажды, направляясь в горы и проходя мимо источника на краю деревни, он увидел ее среди других девушек, набиравших воду в кувшины. Над источником доцветали камелии, а в брызгах воды, выбивавшейся из камней, в лучах солнца, просачивающихся меж цветов и листьев, играла бледная радуга. Наклонясь над источником, девушка набирала воду в глиняный кувшин. Другие девушки, уже зачерпнув воды, с кувшинами на головах направлялись домой. Над ними сновали ласточки, будто кем-то разбрасываемые гвозди. Когда он подошел к источнику, девушка грациозно поднялась и, стоя с тяжелым кувшином в руке, бросила на него быстрый взгляд, приветливо улыбнувшись.
Как всегда, робея, он слегка поклонился ей. Поднимая кувшин на голову, девушка ответила ему глазами и пошла вслед за подругами. Сусаноо прошел мимо нее к источнику и, зачерпнув большой ладонью воды, отпил несколько глотков, чтобы освежить горло. Но, вспомнив о ее взгляде и улыбке, покраснел, то ли от радости, то ли от стыда, и усмехнулся. Девушки с глиняными кувшинами на головах постепенно удалялись от источника в лучах нежного утреннего солнца, и их белые покрывала развевались на легком ветерке. Но вскоре вновь послышался их веселый смех, некоторые поворачивались к нему, улыбаясь, и бросали на него насмешливые взгляды.
Он пил воду, и взгляды эти, к счастью, не потревожили его. Но смех странно огорчил, и он еще раз зачерпнул пригоршню воды, хотя и не испытывал жажды. И тут в воде источника он увидел отражение человека, которого не сразу узнал. Сусаноо поспешно поднял голову и под белой камелией заметил молодого пастуха с плеткой, тяжелыми шагами приближавшегося к нему. Это был тот самый пастух, его почитатель, из-за которого ему пришлось драться на зеленой горе.
— Здравствуйте! — сказал пастух, дружелюбно улыбаясь, и почтительно поклонился Сусаноо.
— Здравствуй!
Сусаноо невольно нахмурился, подумав, что робеет даже перед этим пастухом.
Пастух, ощипывая белые камелии, спросил как ни в чем не бывало:
— Ну, как шишка? Прошла?
— Давно уже,— ответил Сусаноо.
— Прикладывали жеваный рис?
— Прикладывал. Хорошо помогает. Не ожидал даже. Бросив камелий в источник, пастух сказал вдруг со смешком:
— Тогда я научу вас еще кое-чему.
— Чему же это? — недоверчиво спросил Сусаноо.
Молодой пастух, все еще многозначительно улыбаясь, сказал:
— Дайте мне одну яшму из вашего ожерелья.
— Яшму? Конечно, я могу дать яшму, но для чего она тебе?
— Дайте, и все. Ничего плохого я вам не сделаю.
— Нет, пока не скажешь, зачем тебе, не дам,— сказал Сусаноо, все больше и больше раздражаясь. Тогда пастух, лукаво взглянув на него, выпалил:
— Ну ладно, скажу. Вы любите молоденькую девушку, которая только что приходила сюда за водой. Так ведь?
