Старые строятся на эксплуатации лендлордом арендатора, ростовщиком — должника, богатым крестьянином — безземельного и батрака. Новые, еще не получившие серьезного развития — это отношения равноправных производителей, отношения социальной гармонии, называемые нашими руководителями социализмом. Аграрные реформы были шагом к установлению новых отношений. Следующий шаг — распространение демократических форм местного самоуправления — панчаятов. Остальные же мероприятия, проводимые сейчас, — кооперация, «общинные проекты» и т.д. — ведут к восстановлению и упрочению отношений эксплуатации.
Терминология индийского социолога отличалась своеобразием. Мне, например, показалось странным объединение в группу «старых отношений» полуфеодальной эксплуатации со стороны помещиков и ростовщиков и капиталистической со стороны богатых крестьян. Но главное он подметил точно — экономическое развитие индийского сельского хозяйства усиливает классовую разобщенность деревни, и кооперативы и «общинные проекты» не сдерживают этот процесс.
С точки зрения решения продовольственного вопроса развитие в первую очередь и преимущественно «крепких», т.е. кулацких, хозяйств выглядит не таким уж абсурдным. В самом деле, Индии нужно продовольствие и сырье. Давно прошли те времена, когда страна была экспортером хлеба, когда Бенгалия вывозила рис и сахар, а Панджаб — пшеницу. Теперь Индия должна ввозить зерно — сначала она импортировала 4 млн. тонн в год, потом цифра стала подниматься и в голодные 1965-1967 гг. дошла до 10- 12 млн. тонн.
В первой половине 1968 г. в Северной Индии были объявлены два «безрисовых» и два «беспшеничных» для в неделю. Государственные магазины, отпускающие рис по карточкам, работали с перебоями. На черном рынке цена его подскочила до 3-3,5 рупии за килограмм. Были введены также карточки на сахар — выдавали лишь 700 граммов в месяц на человека. В городах появились красочные плакаты, рекламирующие сахарин как лучшее средство против ожирения и диабета. К счастью, это была низшая точка падения производства. Во второй половине года положение улучшилось. Однако, конечно, не в результате развития мельчайших крестьянских хозяйств, на которые нельзя рассчитывать и в ближайшем будущем. В сложившихся условиях лишь «крепкие» хозяйства, охватывающие всего 10-12% площади, но владеющие львиной долей капиталов в сельском хозяйстве (инвентарем, в том числе новейшим, скотом), способны воспользоваться достижениями современной науки.
И как раз 1968 год дал основание надеяться, что последний путь может привести к цели. Был собран рекордный урожай зерновых, особенно пшеницы, и, по всеобщему признанию, это явилось следствием расширения и улучшения производства, прежде всего распространения новых сортов, в хозяйствах богатых крестьян.
Появился новый термин — «пшеничная», или «зеленая революция», министры центрального правительства в выступлениях и на пресс-конференциях называли все более близкие сроки, когда, по их расчетам, Индия будет обеспечена зерном и прекратит его импорт.
Прогрессивные экономисты задумались: неужели полуфеодальный строй индийской деревни наконец-то дал трещину и началась, как они выражались, «капиталистическая промышленная революция в сельском хозяйстве»?
Конечно, ближайшие годы должны дать ответы на эти вопросы, и ни я, ни кто-нибудь другой не имеет сейчас данных, чтобы их решить.
Но если даже эти вопросы решатся положительно, если кулацкие хозяйства действительно начнут прогрессировать неуклонно, если неурожайные годы уже не станут для них такими разорительными, какими они были в прошлом, то ведь неизбежно возникнут новые вопросы.
Как быть с морем мелких хозяйств? Надеяться, что деревенская беднота вся «переварится» в сельских батраков или городских рабочих, нельзя. Современные машины не увеличивают, а уменьшают число рабочих рук на заводах и фермах. Раз миллионам мельчайших хозяйств суждено существовать еще долгие годы, то совершенно ясно, что они скоро превратятся из малопроизводящего, обеспечивающего лишь самого себя сектора в потребляющий сектор, который надо будет еще и подкармливать. Этого, конечно, хозяйства кулаков и государственные финансы не потянут.
Даже чисто продовольственный вопрос на путях развития капиталистического кулацкого хозяйства в условиях Индии решить, мне кажется, не удастся. А кроме того, неизбежное при этом возрастание «лишнего» населения, которое уже сейчас составляет много десятков миллионов (его трудно подсчитать, потому что кроме собственно безработных есть много частично или сезонно безработных), должно привести к таким социальным конфликтам, которых история Индии еще не знала.
Рассказывая о городах, я не мог обойти молчанием напряженную политическую борьбу, идущую в каждом из них. Сложная политическая обстановка создалась и в сельских районах.
В Раджастхане есть деревни, все жители которых голосуют за партию «Сватантра». В Индии все многолико. В других штатах «Сватантра» обычно выражает интересы крупного капитала, а вот в Раджастхане, где крупного капитала вроде бы нет, она стала партией бывших и настоящих помещиков и князей, которые сохраняют традиционное влияние в «своих деревнях».
В некоторых районах, случается, кулацкие верхи регулярно голосуют за коммунистов. Почему? Потому что эти слои населения страдают от ростовщиков и оптовых капиталистических фирм и знают, что коммунисты наиболее последовательно выступают против крупного капитала. В такой деревне социальные противоречия могут так обостриться, что низшие касты, арендаторы и батраки, захотят поддержать какую- нибудь правую партию — «Сватантру» или «Джан сангх», чтобы противопоставить себя деревенским верхам.
Но в этой сложной ситуации прослеживаются известные закономерности: кулацкие слои, больше всего получившие от реформ, чаще голосуют за правящую партию Национальный конгресс, а среди батрацких низов растет влияние коммунистов.
Внешне деревенская жизнь, по крайней мере по сравнению с городской, выглядит все еще мирной и идиллической. В глинистой воде деревенских прудов стоят, погрузившись по ноздри, черные буйволы. Для них купание — первая необходимость, важнее еды. Вокруг прудов со звонкими криками бегают мальчишки. У деревенского колодца собираются женщины с ярко начищенными медными кувшинами. Под большим деревом — манговым, баньяном или пальмой — сидят старики в белоснежных дхоти, поодаль — мужчины помоложе. Возможно, это заседание кастового панчаята, возможно, вновь избранного на основе всеобщего голосования органа, тоже называющегося панчаятом. А может, здесь заседает правление кооператива или инструктор блока общинного развития убеждает людей провести новую дорогу. Все так мирно под полуденным солнцем. Думается, именно эта идиллическая картина встает перед мысленным взором индийца, когда он говорит иностранцу:
— Нет, вы не поймете Индии, пока не поживете в деревне!
Между тем именно эта картина, несмотря на всю ее жизненность и реалистичность, уже совершенно не отражает внутреннего содержания деревенской жизни.
Ведь наиболее уважаемые старейшины, сидящие под деревом и неторопливо обсуждающие общие дела, — как правило, богатые хозяева, которые держат в своих руках всю деревню. Их взаимное уважение и согласие, зиждется на том, что ни один из них пока не может разорить другого. Каждый по праву старшинства или по праву богатства возглавляет группу односельчан какой-нибудь касты, а также членов иных каст, обязанных ему работой, долгом, «дружбой» и т.д.
Индийские социологи давно уже показали, что деревни состоят из враждующих групп (они называют их фракциями), руководимых самыми богатыми «мироедами».
Соперничество между фракциями определяется в основном экономическими интересами — какая из них будет обеспечена большим числом работников-батраков, плотников, слу г. Но не меньшее значение имеет и престиж, социальный статус, верховенство в местных делах. Эта борьба незаметна, подспудна, о ней можно узнать только после детального изучения симпатий и антипатий, связывающих деревню.
Но есть и другие столкновения, гораздо более явные, наглядные, временами жестокие и кровавые — столкновения между различными кастами. В индийской деревне экономическое первенство, а вместе с ним и доминирующее социальное положение обычно занимала какая-нибудь одна каста.
Чаще всего ею была «высокая земледельческая каста», по классификации, введенной еще английскими учеными конца XIX в. Касты, подходящие под такое определение, есть почти в каждой области — джаты в Северной Индии, кунби и маратха в Махараштре, оккалига в Майсуре, камма и редди в Андхре,
