пригласили на Разумовского.
- Однако как же вы будете слушать музыку голодный?
- Может быть, вы хоть наскоро закусите перед концертом?
Хозяин дома отыскал приглашение. На нем значилось: «Grosse Musikalische Acadйmie des Herrn Ludwig van Beethoven, den 7 May in K. K. Hoftheoter nachst dem Kaertnerthore»{31}. Дальше следовала программа концерта.
- Знаете что? Я нашел компромисс, - сказал хозяин. - Вас, конечно, интересует новая симфония Бетховена. Она идет в конце, так что вы можете съесть хоть часть обеда с нами и все-таки попадете вовремя. Мы сейчас же сядем за стол... По-моему, я внес ценное предложение.
- От этого вы не можете отказаться!
Разумовский в самом деле отказаться не мог. Дворецкий побежал отдавать распоряжения поварам. Велено было закладывать карету для гостя. Все перешли в столовую.
- Меня все же удивляет ваша музыкальная ненасытность, - сказала за столом хозяйка, когда прошла натянутость, вызванная решением гостя. - Ведь вы пробыли два года в Италии и слушали там божественную музыку.
Тотчас заговорили о Россини. Он недавно гастролировал в Вене и всех очаровал: гениальный композитор, дирижер, пианист, певец - у него чудесный голос! - и вдобавок такой милый, любезный человек.
- На вечере у Меттерниха он экспромтом написал в альбомы гостям шестьдесят музыкальных вариаций на одну тему.
- В Лондоне его осыпали золотом.
- У нас тоже.
- Знаете ли вы, что он «Отелло» написал в двадцать дней?
- So sieht es aus{32}, - улыбаясь, сказал Разумовский. Дамы засыпали его упреками.
- Беру назад, я сам очень его люблю. А вы знаете, в Риме «Отелло» кончается примирением мавра с Дездемоной. Они поют любовный дуэт... Впрочем, Россини не виноват: так требует публика... Зато поют итальянцы восхитительно.
- Сегодня в симфонии вы тоже услышите замечательную певицу, Генриетту Зонтаг, -сказала хозяйка. - Пожалуйста, не влюбитесь... Двадцать лет, огромный талант и красавица, -с легким вздохом добавила она.
- Как? В симфонии певицу?
- Разве вы не знаете? Девятая симфония объявлена с хором и солистами. Это, очевидно, его нововведение.
Разговор перешел на Бетховена. Андрей Кириллович с тревожным любопытством расспрашивал венцев о своем старом друге, которого давно потерял из виду. Сведения были неутешительные. По общему отзыву, Бетховен опустился, окончательно оглох, стал совершенно невозможным человеком и вдобавок много пил. Некоторые говорили даже, что он спился. Очень плохи были и его денежные дела. Оживление сразу соскочило с Разумовского. Резануло князя и то, что Бетховена, который был гораздо его моложе, все называли стариком.
- Вы знаете, он чуть было нас не покинул, - сказал хозяин. - Недавно вдруг заявил, что уезжает совсем из Вены. Тогда друзья расчувствовались и подали ему письменную просьбу, чтобы он не уезжал...
- В самом деле, было бы стыдно и досадно, если б Вена потеряла такого человека.
- Будем говорить правду: он весь в прошлом и совершенно выжил из ума.
- Все-таки надо было оказать поддержку старику.
- Я не нахожу, - решительно сказала полная круглолицая дама. - Я проезжала недавно мимо кафе Мариагюльф, вижу, он сидит на террасе и пьет!.. Если у него есть деньги на вино, то пусть не устраивает в свою пользу концертов и не просит подачек!
- Сурово, но верно...
- Среди них бедняков очень много. Было бы прекрасно, если б мы могли помогать всем, но это немыслимо. Надо оказывать денежную помощь только в случае крайней нужды.
- Да, но что считать крайней нуждой, Мицци? Бетховен, бесспорно, нуждается.
- Нуждается в вине.
- Может быть, вино полезно ему для вдохновения, - весело сказал один из молодых гостей.
- Ах, оставьте, это говорят все пьяницы... Я уверена, Россини пишет без всякого вина.
- Не знаю, как Россини, но я по себе знаю: как только я выпью, я сочиняю восхитительные стихи. Не верите? Как вам угодно.
Гости смеялись. Разумовский становился все мрачнее. Он знал, что в обществе ценили Бетховена, но не могли настоящим образом уважать музыканта, который по бедности устраивал концерты в свою пользу. Андрей Кириллович и за собой знал эту психологию богатого человека, но в других она чрезвычайно его раздражала.
Хозяин дома мягко защищал Бетховена от нападок круглолицей дамы. Он напомнил, что сам Россини чрезвычайно высоко ставит старика и плакал, как ребенок, слушая его музыку. В бытность свою в Вене он первый сделал Бетховену визит.
- И говорят, ваш Бетховен принял его Бог знает как! Посоветовал ему написать еще несколько «Севильских цирюльников».
- Это было бы не так плохо.
- Да, но какой грубый человек!
- Да кто вам сказал, что он был груб с Россини? Это неверно.
- Мне говорили... Он и визита ему не отдал.
- Если не отдал, то потому, что нелюдим.
- Очень хорошо! Что должны о нас подумать иностранцы! А между тем я сама слышала, как Россини просил князя Меттерниха: нельзя ли сделать что-либо для Бетховена?
- Подумайте, о ком вы говорите, Мицци, - строго сказала мать хозяйки дома. - Вспомните, что Бетховен глух! Во сне такое увидеть страшно.
Полнолицая дама замолчала. Разумовский смотрел на нее с ненавистью.
- Это как если бы вы стали немой, Мицци, - весело сказала хозяйка. - Представьте себе: при вас мы рассказывали бы все венские сплетни, а вы от себя ничего не могли бы добавить.
Дама засмеялась, за ней и другие гости.
- Это было бы гораздо хуже, чем глухота Бетховена!
- Это было бы из Дантова ада!
- Или из области инквизиционных пыток!
- Кто по-настоящему трогателен, это Шиндлер. Что он терпит от старика, а предан ему как собака!
- Говорят, он на своих визитных карточках пишет: «Друг Бетховена». Смех усилился.
Tanzen war ein Gottesdienst, War ein Beten mit den Beinen...{33}
Капельдинер почтительно проводил Разумовского к ложе Тунов и сообщил, что антракт подходит к концу: сейчас начнется симфония. Почти у дверей ложи Андрею Кирилловичу бросилось в глаза знакомое лицо. По коридору не шел, а скользил невысокий человек с веселым, добродушным лицом. «Кто такой? Француз? Русский?..» Этот человек нисколько не походил на русского, но что-то его связывало в памяти князя с Россией, - Разумовский не сразу узнал танцовщика Дюпора, когда-то сводившего с ума публику
