плохо.
— Вы не знаете, что такое плохо, дорогая. Но скоро вам предстоит узнать это.
Глава 15
Подготовка к приезду Кандервудов была очень похожа на приготовление к большой битве. По крайней мере Прескотт подходил к этому именно так. Но поскольку он никогда не вступал в битвы, которые не имели для него ни малейшего интереса, то и в подготовке к этой старался держаться в стороне от всех, особенно от своей экономки.
Взяв на себя руководство уборкой, миссис Свит привела в замок всех свободных женщин, которых смогла найти в деревне, чтобы помочь немногочисленной прислуге вычистить, выдраить, подмести, вымыть и отполировать каждый дюйм пола, стен, потолков и мебели, которые попадались на их пути. Пустующие спальни западного крыла, не видевшие дневного света уже долгие годы, были подготовлены к приезду родственников его светлости и их друзей. И когда уборка западного крыла была закончена, армия миссис Свит энергично взялась за дело в восточном крыле. Вот тогда-то Прескотт запротестовал.
— Ну уж это переходит всякие границы, — сказал он Люсинде, когда они осматривали одну из свободных спален в восточном крыле. — Мне, возможно, и придется проводить дни с этими людьми, для того, чтобы не казаться хамом, но будь я проклят, если соглашусь проводить рядом с ними еще и свои ночи.
— Будьте благоразумны, Прескотт. Все, что нам надо, — это еще две спальни, и единственные оставшиеся пригодными для этих целей комнаты находятся здесь, в восточном крыле.
— Мне все равно. Всех этих гостей расположите в западном крыле и держите их подальше от меня.
— А как?
— Потесните их!
— И как же нам это сделать?!
— Легко. Положите их спать по два или по три человека на одну кровать. Или, еще лучше, постелите им на полу.
— Мы не можем этого сделать. Это… это негостеприимно.
Он бросил на нее недовольный взгляд.
— Как раз под стать Кандервудам.
— О ради Бога, они же ваша семья.
— Я знаю, — простонал он. — Не напоминайте мне об этом.
Люсинда глубоко вздохнула и решила попытаться подойти к этому вопросу с другой стороны.
— А нужно ли мне напоминать вам, что они пробудут здесь только две недели?
— Это вы так думаете. Я знаю своих родственничков лучше вас. Они все как на подбор — все до одного. Они могут сказать, что собираются пробыть здесь только несколько дней, но я поставлю вам доллар против десяти центов, что они найдут способ остаться здесь на месяц или даже больше, — он на мгновение замолчал и задумчиво нахмурился. — Мне придется придумать что-нибудь, чтобы поскорее избавиться от них.
Удивленная ожесточенностью, которой она никогда не замечала в нем раньше, Люсинда в ответ только покачала головой.
— Ваши родственники еще даже не приехали сюда, а вы уже строите планы, как избавиться от них.
— Да, это называется самозащитой, дорогая.
— Действительно, самозащита. Я полагаю, что если они предъявят слишком большие претензии на ваше драгоценное личное время, то вы бросите их в темницу вместе с Гариком.
— Эй, а ведь это неплохая идея! Однако нет, это не пойдет.
— Конечно, нет.
— Темница не настолько большая, чтобы вместить целую свору этих людей. И к тому же стены и цепи в ней уже недостаточно крепки.
— О, вы невыносимы, Прескотт Трефаро!
— Нет, дорогая, я просто в отчаянии. А между этими понятиями есть разница. Я никогда не чувствовал себя таким загнанным в угол, как сейчас. Кандервуды… — словом, они не такие, как вы и я. Собственно говоря, они не похожи ни на кого из тех, кого мы знаем. К дьяволу, что я буду делать?
Озабоченность, звучавшая в голосе Прескотта, подсказала Люсинде, что он не просто расстроен надвигающимся приездом родственников, а ужасно обеспокоен. И, кажется, она знала причину. Хотя он рассказал ей совсем немного о своей жизни до приезда в Англию, Люсинда узнала достаточно, чтобы понять, что Кандервуды очень плохо относились к его отцу и матери, а позднее и к брату-близнецу Пайну. Они были холодными, высокомерными, осуждающими всех и всякого людьми, которые считали, что всегда правы только они, а все другие заблуждаются и поэтому недостойны их драгоценного внимания, не говоря уже о любви. Прескотт же был одним из самых великодушных и заботливых людей, которых она когда-либо знала. И поэтому как он мог притворяться и любезничать даже короткое время с теми людьми, которые были такими жестокими с членами его семьи, так глубоко любимыми им? Конечно, он просто не мог изменить самому себе — в этом-то и была проблема.
Если бы Прескотт не позволил им приехать в Рейвенс Лэйер, он поступил бы ничуть не лучше их самих. Но с другой стороны, не будучи лицемером, он не мог принимать их с распростертыми объятиями.
— Вы сделаете все, что нужно сделать, — сказала она, очень желая хоть как-то развеять его тревогу. — Я знаю, вам ужасно не нравится это, но ведь вы не можете отвернуться от своих родственников.
— И это вы говорите мне! Они такие, что при случае попытаются зарезать меня!
— О, чепуха! Они никогда не сделают ничего подобного. В крайнем случае, просто поменьше общайтесь с ними! Пусть они сами развлекают себя во время визита.
— Да, я думаю, что так и сделаю.
— К конце концов, вы — граф Сент Кеверна, и этот титул накладывает на вас определенные обязанности, которые вы должны выполнять ежедневно.
— Действительно? Да конечно, это так и есть.
— Естественно, я не говорю, что вы должны всегда избегать их общества. Вам придется проводить с ними час или два в день. Ведь у них каникулы, и они приедут за столько километров сюда из Лондона, только чтобы навестить вас.
— Занимательные это будут каникулы, — пробурчал Прескотт. — Приглашают родственников, которых сами даже не знают.
Слово «каникулы» все вертелось в голове у Прескотта, дав толчок мыслям, как принять неожиданных гостей.
— Кандервуды приезжают первого июля. Будь я проклят, дорогая, придумал!
— Что?
Его радостная улыбка, казалось, осветила всю комнату, и сердце Люсинды затрепетало от любви.
— Мы устроим этим людям во время каникул самый большой и, черт побери, лучший праздник, который у них когда-либо был в жизни.
Ее черные ресницы заморгали в недоумении.
— Правда?
Прескотт приблизился к ней.
— Конечно. Это будут такие каникулы, которые они не забудут никогда!
Сияя от возбуждения, он схватил ее за плечи и хотел уже было по-дружески обнять, как вдруг, ощутив ее тело, поддался охватившему его чувству. И прежде чем рассудок смог взять верх над его желанием, он наклонил голову и овладел ее губами.
Прескотт хотел только поцеловать ее в знак благодарности за то, что она подала идею решения проблемы. Но в тот момент, когда он коснулся губами ее губ, почувствовав их опьяняющую сладость, его благодарность развилась в нечто большее, и прорвались те чувства и желания, которые он уже давно хранил глубоко в своей душе. Теплота разлилась по всему его телу, теплота, которая постепенно начала перерастать в бушующее пламя.
