«шифоньер» и «жардиньерка».
Конечно, у моего бывшего шефа, генерального директора фирмы, квартира тоже была большая. Мне там довелось однажды побывать, когда я привезла ему важные документы. Но ту квартиру убрать было бы не в пример легче – она была почти пустой, обставленной с лаконичной строгостью в стиле хай-тек.
Августа открыла передо мной очередную дверь, и, не успев еще ничего увидеть, я почувствовала запах лекарств, дезинфекции и еще чего-то неуловимого… пожалуй, это был запах старости, болезни и беспомощности.
В следующий момент я разглядела старика в инвалидном кресле.
Старик был крупный, с внушительным, породистым лицом, густыми серебристо-седыми волосами и тяжелым подбородком. Ноги его были укутаны темно-красным шерстяным пледом, руки лежали на подлокотниках кресла. Надо признать, руки у него были красивые – сильные, тяжелые, правильной формы.
Наши глаза встретились, старик приоткрыл рот и издал какое-то нечленораздельное мычание, в котором прозвучала нечеловеческая мука, беспомощность и безысходность.
Я вспомнила, что он парализован – инсульт или что-то вроде того. Это было страшно и несправедливо – от его фигуры веяло силой и значительностью, но на деле он был слабее и беспомощнее грудного ребенка…
– Сейчас, сейчас! – озабоченно проговорила Августа, подошла к старику и вытерла клетчатым платком подбородок, по которому сбегала тонкая прозрачная ниточка слюны. Затем она повернулась ко мне и раздраженно проговорила: – Не беспокойтесь, вам не придется ухаживать за Павлом Васильевичем, к нему ежедневно приходит квалифицированная медсестра.
– А убирать в его комнате? – уточнила я.
– Само собой! – Она вышла из комнаты и глазами показала мне, чтобы я следовала за ней.
Я так и сделала, однако, прежде чем закрыть дверь, бросила на старика последний взгляд.
Глаза его были полны жизни и страдания. И он смотрел на меня, словно хотел мне что-то сказать. Что- то очень важное.
– Ну что ж, думаю, вы поняли, что от вас требуется, – проговорила Августа тоном не вопроса, а утверждения.
– Да… – подтвердила я и торопливо добавила: – Только еще одно… Люся говорила, что я могу жить у вас… понимаете, у меня в квартире такая ситуация…
– Меня нисколько не интересует ваша
Она толкнула очередную дверь, которую я раньше не замечала, и показала мне крохотную комнату, точнее сказать – чулан без окна, куда они, по-видимому, сваливали все совсем уж ненужные вещи.
– Но как здесь устроиться? – проговорила я растерянно, окинув взглядом груду старых цветочных горшков, ломаных табуреток, пустых коробок и прочего барахла.
– А это уж, милая, ваша забота! – фыркнула Августа Васильевна. – Вы же хотите здесь ночевать – вот и разберитесь! Здесь, по крайней мере, есть кровать!
Кровать в этом чулане действительно была – если, конечно, это складное страшилище было именно кроватью, а не гибридом антикварной швейной машинки и складной гладильной доски времен Первой мировой войны.
Я вспомнила урода Витьку, вздохнула и поблагодарила Августу.
– Устраивайтесь! – проворчала она и удалилась.
Я встала посреди чулана и огляделась.
У задней его стены стоял большой платяной шкаф. Он оказался пустым, и я довольно быстро умудрилась запихнуть в него весь хлам: цветочные горшки, коробки, обломки мебели, детские санки, старую вешалку для одежды, допотопную пишущую машинку «Ундервуд», чугунную подставку от швейной машинки «Зингер» и еще множество совершенно ненужных вещей. Оставила я одну табуретку, которой еще можно было пользоваться по прямому назначению, более-менее целую тумбочку и ту самую кровать.
Если с табуреткой и тумбочкой все было ясно, то кровать еще предстояло привести в удобоваримое состояние.
Кровать, как уже сказано, была складная и очень древняя. Она состояла из десятка металлических частей, соединенных друг с другом самым причудливым образом, и куска плотной парусины, на котором мне предстояло спать.
Я оглядела эту конструкцию и тяжело вздохнула.
Такое впечатление, что это все же не кровать, а головоломка. Кубик Рубика позапрошлого века. Все эти железяки никак не подходили друг к другу.
В прежние времена за неимением мужа мне время от времени приходилось самостоятельно собирать новую мебель и бытовую технику, но тогда у меня хотя бы были инструкции и чертежи, а сейчас – только эта груда металлолома…
Однако я вспомнила неповторимого своего соседа и решила, что преодолею любые трудности, лишь бы не оказаться снова в одной квартире с ним.
Первые полчаса я безуспешно пыталась найти в устройстве кровати какую-то логику, какую-то инженерную мысль. Когда из этого ничего не вышло – применила метод проб и ошибок, случайным образом соединяя детали.
Нетрудно догадаться, что это тоже ни к чему не привело.
Я выругалась, чтобы выпустить пар, и с ненавистью встряхнула проклятую раскладушку…
И вы не поверите, но от этой встряски все детали встали на свои места, и груда металлолома превратилась в кровать!
Да, не зря говорят, что основательная встряска может быть очень полезной, причем, как я только что убедилась, не только для людей, но и для предметов быта…
Я облегченно вздохнула и придвинула раскладушку к стене, чтобы увеличить ее устойчивость.
В ту же секунду дверь чулана открылась, и на пороге возникла Августа Васильевна со стопкой постельного белья в руках. Она увидела относительный порядок в моем чулане, увидела благополучно собранную кровать – и на ее лице проступило нечто, отдаленно напоминающее уважение.
– Я смотрю, вы тут неплохо устроились! – проговорила она с непонятным выражением, то ли удивленным, то ли разочарованным. – К работе можете приступать завтра.
Отдав мне белье, она удалилась.
Осторожно устроившись на своей раскладушке, я попыталась заснуть.
Я думала, что засну в ту же секунду, как моя голова коснется подушки. В самом деле, Витька был далеко, я находилась в безопасности и здорово устала…
Однако заснуть оказалось не так просто: при малейшем движении чертова кровать издавала ужасный скрип и раскачивалась, как палуба корабля в шторм. Правда, мне не случалось бывать на корабле в шторм, но так я, по крайней мере, думала.
Я промаялась так минут сорок или больше и поняла, что заснуть не смогу.
Тогда приняла более-менее удобное положение и решила просто немного отдохнуть. Но и это мне не удалось.
Во-первых, в чулане было ужасно душно. Во-вторых, как я уже говорила, здесь не имелось окна. То есть, как только я погасила единственную лампочку, в помещении воцарилась полная, непроницаемая, беспросветная тьма.
Казалось бы, это не должно мешать, наоборот, обычно мешает спать свет за окнами – но теперь эта тьма обступила меня, как будто в ней таились неизвестные, враждебные и злобные существа, отдаленно напоминающие незабвенного моего соседа-урода. Я понимала, что это – всего лишь игра моего подсознания, и попыталась призвать его, это распоясавшееся подсознание, к порядку…
Но вдруг услышала стон.
«Прекрати! – мысленно воскликнула я. – Это тебе только мерещится! Здесь некому стонать, кроме тебя
