Приближаясь к подъезду, я столкнулась с дворничихой тетей Люсей. На ней лица не было.
– Что у вас случилось? – спросила я, почувствовав беспокойство.
– Да это не у нас, это у вас! – вздохнула тетя Люся. – Павел-то Васильевич умер!
– Да что вы?!
Я заметалась, бросилась к подъезду, потом вернулась, спросила Люсю:
– Как это случилось? Когда? Августа там? И что сейчас делать?
– Ну, ты сразу столько вопросов мне задала… как случилось? Да как – сама знаешь, человек тяжело болел, это всегда могло случиться, в любую минуту. Августы нету, в самый момент подевалась куда-то. А что сейчас делать – ты пойди в квартиру, там адвокат какой-то распоряжается, он тебе все скажет…
Я поднялась по лестнице, собралась с силами и позвонила в дверь. Открыл мне какой-то долговязый молодой человек в черном костюме, взглянул озабоченно и спросил:
– Вы из похоронного бюро?
– Нет. – Я растерялась, не зная, как назвать себя, и сказала просто: – Я Дина, Дина Гузеева. А вы кто?
Он мне ничего не ответил, обернулся и крикнул кому-то:
– Станислав Петрович, она пришла!
В прихожую тут же выкатился невысокий круглый человечек в клетчатом пиджаке. Кроме клетчатого пиджака, все в нем было круглое – круглое лицо, круглая блестящая лысина, в которой отражалось бронзовое бра, круглые маленькие ручки. Он протянул мне руку, сочувственно вздохнул и проговорил:
– Вы Дина? Примите мои соболезнования… пойдемте в кабинет, нам нужно поговорить…
В полной растерянности я прошла за ним в кабинет Павла Васильевича.
Здесь было прибрано и проветрено, но в воздухе еще витал легкий запах лекарств, запах болезни и беспомощности.
Круглый человечек усадил меня в кресло, сам сел за стол, сложил маленькие ручки и представился:
– Я – Станислав Петрович Гайворонский, адвокат и душеприказчик покойного. Мы с Павлом Васильевичем были знакомы много лет, и на мне лежит печальная обязанность организовать его похороны и объявить его последнюю волю…
– Но как это касается меня? – спросила я не очень-то вежливо, должно быть, оттого, что была очень расстроена.
Тут же захотела исправить бестактность и сбивчиво проговорила:
– То есть, конечно, я готова принять участие в похоронах, но думаю, что его последняя воля не имеет ко мне никакого отношения. Я ведь ему никто, просто прибирала в квартире…
– Тут вы ошибаетесь.
Адвокат раскрыл лежащую на столе папку, надел очки, но прежде, чем ознакомить меня с ее содержимым, мягко проговорил:
– Павел Васильевич так не думал. Не считал, что вы
– Ничего себе! – выпалила я от неожиданности. – А как же Августа?
– Насчет Августы Васильевны здесь также есть указание. Павел Васильевич хотел, чтобы вы разрешили ей жить в этой квартире, если она сама этого захочет. Но…
Я представила, как буду жить под одной крышей с Августой, и мне резко поплохело. Возникла даже мысль отказаться от наследства. Однако адвокат продолжил:
– …Но этот пункт завещания утратил силу, поскольку Августа Васильевна найдена мертвой.
– Как?! – удивленно воскликнула я. – И она в тот же день?
– Да, – адвокат кивнул. – Это очень странная история, она погибла, выпав из окна вместе с женщиной-искусствоведом, директором художественной галереи «Сфера». Обе разбились насмерть. Что Августа Васильевна делала в этой галерее, как они с той женщиной оказались наверху и что там случилось – неизвестно…
Тут у меня возник еще один вопрос.
– А как вы смогли узнать последнюю волю Павла Васильевича? Ведь он был парализован?
– Ну, у нас, адвокатов, тоже есть свои профессиональные приемы. Ведь нам очень часто приходится иметь дело с клиентами, способности которых ограничены в результате болезни или аварии. В общем, Динара Олеговна, если вам все ясно и у вас больше нет вопросов…
– Вопросов у меня нет, – поспешила я. – Но я хотела бы последний раз увидеть Павла Васильевича. Если он еще здесь.
– Да, он еще здесь. – Адвокат встал, вежливо взял меня за локоть и проводил в соседнюю комнату.
Павел Васильевич лежал на диване, как живой. Он был таким же, как тогда, когда я увидела его в первый раз, – значительное, породистое лицо, обрамленное густыми серебряными прядями, тяжелый, волевой подбородок, глубокие складки морщин. Несомненно, он и при жизни был красивым человеком, смерть же сделала его еще значительнее, словно проявив черты сильного характера. Только теперь на его лице застыло выражение покоя и умиротворенности, то выражение, какое бывает у человека, завершившего важное и трудное дело, дело всей своей жизни…
На полу возле дивана лежала старая потрепанная книга без обложки.
Та самая книга, которую я читала профессору по ночам. Она была раскрыта на одной из последних страниц.
