мне лежит обязанность, какая огромная ответственность… какой груз…
Рядом послышались шаги, негромкий голос матери:
– Простите, ваше величество, что беспокою вас, но я непременно должна сказать…
Софья отстранилась от папеньки, неприязненно взглянула на неприлично красивое и молодое лицо Марии Антоновны.
Всегда она приходит не вовремя, всегда отнимает у нее папеньку, а он и так слишком редко навещает ее.
Кажется, папенька и сам недоволен. Морщинка между бровей сделалась глубже, голубые глаза потемнели.
– Что вам, Мари? Я же просил…
– Я непременно должна, государь! – повторила Нарышкина. – Это очень важно! Я не стала бы вас беспокоить…
Папенька вздохнул, поцеловал дочь в темя, поднялся и пошел вслед за Марией Антоновной в соседнюю залу.
Софочка положила ноги на диван, обхватила руками колени. В большом зеркале видны были фигуры матери и папеньки. Они о чем-то тихо и горячо говорили, и она почувствовала детскую, горькую, жгучую ревность.
– Я просил вас… – проговорил Александр, оставшись наедине с Нарышкиной.
– Но это важно, очень важно! – ответила Мария Антоновна и порывисто схватила его за руку. Александр мягко высвободил руку, с укором взглянул на нее, подумал – как же она все еще хороша.
– Я видела будущее, – зашептала Нарышкина. – Это будущее было скверным! Бунт и бунтовщики – не мужики, не чернь! Офицеры, гвардейцы, дворяне! Люди из лучших семей!
– Господи! – вздохнул Александр. – Со всех сторон говорят мне об этих настроениях, теперь еще и вы… Но я не верю, не верю! Есть дворянская честь, есть присяга, есть любовь к Отечеству, наконец! Скажите, кто вас научил?..
– Никто! – Щеки Нарышкиной покрылись пунцовыми пятнами. – Я это видела, видела своими глазами!
Лицо императора приобрело скучающее и неприязненное выражение. Нарышкина поняла, что сейчас он прервет разговор, и заторопилась, понизив голос:
– Вы не верите мне? Но вот что я еще видела… комната, слишком тесно заставленная старой мебелью – несколько стульев, канапе с львиными лапами, кресла красного дерева, секретер, бюро, письменный стол с бронзовой чернильницей и очиненными перьями, ночной столик со свечою в бронзовом подсвечнике… итальянские картины на стене – «Богоматерь» и «Архангел Гавриил», часы, остановленные на половине первого… китайские шелковые ширмы, полинялые, с едва видным рисунком… и за этими ширмами…
– Нет!.. Не надо! Стойте! – воскликнул Александр, невольно отступив, подняв руки, как бы защищаясь и глядя на Марию Антоновну с темным мистическим ужасом. – Не надо! Не надо! Не заглядывайте за эти ширмы! Не надо!..
Он порывисто отвернулся от нее, отошел, встал возле камина, бессильно облокотившись на него, как будто разом утратив всю свою волю, всю свою решительность. Нарышкина видела только его сутулую, странно вздрагивающую спину и с трудом могла поверить, что этот сломленный, измученный человек – император полумира.
Внезапно Александр выпрямился, развернулся, как в строю, подошел к ней на негнущихся деревянных ногах и спросил, строго, испытующе глядя ей в глаза:
– Кто вам сказал? Вы не могли знать!.. Там, в этой комнате, никто не бывал, кроме меня и матушки, вдовствующей императрицы! Это та комната, в которой… в которой одиннадцатого марта погиб император, мой отец… – Вдруг лицо его еще сильнее побледнело, и он проговорил трясущимися губами: – И сегодня… сегодня тоже – одиннадцатое марта!
Только теперь Мария Антоновна поняла смысл этого видения.
После скоропостижной кончины императора Павла Первого в Петербурге ходили темные слухи – что будто бы вовсе не апоплексический удар свел его в могилу, а имел место дворцовый заговор, в котором принимали участие самые близкие к трону люди. Среди заговорщиков называли имена графа Палена, братьев Зубовых, генерала Уварова, князя Волконского, графа Бенигсена, князя Яшвили и некоторых других знатных господ.
Но самое ужасное – шептались, что наследник престола, цесаревич Александр, был осведомлен о планах заговорщиков. Ему не говорили, что Павла собираются убить, обещали только арестовать его и добиться отречения от престола, но дело неожиданно повернулось так, что шталмейстер граф Николай Зубов, брат знаменитого екатерининского фаворита Платона Зубова, ударил императора в висок золотой табакеркой, а офицер Измайловского полка Скарятин задушил его шелковым шарфом.
Неужели же эти слухи были справедливы? Неужели Александр знал о заговоре против своего отца?
Тогда понятны причины неожиданных приступов черной тоски, время от времени нападающих на государя! Понятно, отчего он так мучается одиннадцатого марта, в день смерти отца, отчего он так истово молится!
Пытается замолить свой грех, свой страшный грех! Ибо какой грех может быть страшнее отцеубийства?!
Тогда понятно, почему в комнате Михайловского замка, где нашел несчастный Павел свою страшную смерть, с того самого дня ничего не меняют, ничего не трогают, и никто, кроме самого Александра и его матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, не переступает ее порога.
Стало быть, для того и было дано Нарышкиной видение этой комнаты, чтобы она смогла убедить императора, заставить его прислушаться к своим словам!
– Ну, вот я и остановил машину! – прошипел страшный человек с круглыми совиными глазами, и его пальцы дотянулись до хрупкого горла девушки. – Вот и остановил…
Лиза была словно парализована. Она понимала, что сейчас сама жизнь ее висит на волоске, – но ничего не могла сделать, не могла даже пошевелить рукой. Она смотрела как зачарованная в нависшее над ней лицо, в круглые совиные глаза, которые гипнотизировали ее, словно затягивая в мрачную ночную глубину, в темную бездну…
Вдруг страшный человек вскрикнул от боли и отдернул руку. Скосив глаза, Лиза поняла, что он задел запястьем старинный кулон, выбившийся из-под ее воротника. На бледной, нездоровой коже его руки девушка заметила красные отметины, словно следы огромных зубов – и вот в эти свежие ссадины и вонзился острым краем кулон. Убийца грязно выругался и потер расцарапанное запястье.
И тут девушка словно проснулась, очнулась от странных чар, сбросила с себя оцепенение. Она резко развернулась, изо всех сил дернула ручку – и каким-то чудом замок поддался и дверца распахнулась.
Лиза буквально выкатилась из машины, упала на тротуар и тут же вскочила. Человек с совиным лицом уже опомнился, он лез следом за ней, тянул руки…
Лиза изо всех сил захлопнула дверцу.
Она ударила убийцу по рукам, снова попав по незажившей ссадине. Он взвыл от боли, откатился назад. Лиза еще раз надавила на дверцу, на этот раз действительно захлопнула ее и припустилась прочь по ночной улице.
Сзади донесся звук приближающейся машины.
Даже не оборачиваясь, она поняла, что страшный преследователь догоняет ее… она скользнула под дворовую арку, свернула влево, бегом пересекла темный двор, нырнула в следующую подворотню, снова куда-то свернула, провалилась ногой в глубокую лужу, спугнула двух выясняющих отношения котов,
