отчего с ним нельзя поговорить хотя бы по телефону? Он болен?
– Он в Париже, – процедила Вера, – прекрасно себя чувствует, полностью преуспел в жизни. А я вот тут, полная неудачница…
Матвей вовсе не собирался ее утешать, однако неожиданно решился погладить по плечу. И Вера, вместо того чтобы резко отстраниться, затихла под его рукой.
– Он прекрасный человек, – с горечью заговорила Вера, – умный, талантливый, хороший собеседник. Не пьет, не курит, меня в жизни пальцем не тронул, даже голос редко на меня повышал.
– Из-за чего же тогда разбежались? – против воли спросил Матвей, ему не хотелось ввязываться в воспоминания о семейных дрязгах.
– Я ребенка хотела, а он детей терпеть не может, – глухо говорила Вера Матвею в плечо, – первое время все отмахивался: рано, рано, а потом прямо сказал, зачем нам такая обуза – крик, шум, пеленки, распашонки, опять же пока вырастет и сам зарабатывать начнет, сколько денег уйдет…
– Ну и ну! – поразился Матвей. – На ребенка денег жалко…
– Вот и у меня в голове не укладывалось, как можно из-за денег от детей отказаться! – Вера вскинула глаза, и Матвей увидел в них не злость, а изумление.
И правда, можно только удивляться такой постановке вопроса, тут Матвей ее вполне понимал.
– Ну вот, поняла я, что никогда не смогу его переубедить, и уехала… – грустно закончила Вера.
– Правильно сделала! – решительно сказал Матвей и неожиданно отвел ее волосы и прижался к виску губами. Кожа у нее была гладкая и нежная, пахла свежестью.
– Ой! – Вера отстранилась в полной растерянности.
Матвей принялся многословно извиняться.
– Да бросьте вы, – отмахнулась Вера. – Не обращайте внимания! Давайте лучше вернемся к этим бумагам! Я понимаю, как вам хочется разобраться в этой истории. Мне и самой-то интересно… но вот что я подумала. Если кто-то действительно может что-то знать о наполеоновском кладе – так это тот самый профессор Рихтер, о котором я говорила, научный руководитель моего… бывшего мужа.
Матвей заметил заминку перед словом «бывший», и это неприятно резануло его. Сама тут расписывала, какой муж ужасный тип, детей категорически не хочет, а в глубине души, видимо, не оставляет мысль о своем возвращении во Францию. Эти женщины ужасно расчетливые, уж он-то отлично знает. Но Матвей не стал отвлекаться. Вместо этого он спросил:
– Но профессор, наверное, очень занятой человек? Вряд ли он найдет для нас время?
– Карл Фридрихович очень милый, – возразила Вера. – Он всегда хорошо ко мне относился и наверняка согласится встретиться. Тем более что ему самому будет очень интересно, если вы расскажете, что нашли какие-то следы наполеоновского клада.
– Ну, насчет этого я не уверен… – протянул Матвей. – Все, что мы нашли, – это лапка от шкатулки…
Тем не менее Вера ушла в свою комнату и скоро вернулась с потрепанной записной книжкой. Перелистав ее, она открыла нужную страницу:
– Ну вот, профессор Рихтер. Правда, здесь только домашний телефон, но, может быть, мы его застанем…
Какое-то время из трубки доносились длинные гудки, и Вера уже хотела ее повесить, но наконец раздался щелчок, и вальяжный бархатистый голос произнес:
– Рихтер у телефона!
– Здравствуйте, Карл Фридрихович! – проговорила девушка. – Вы меня не узнаете? Это Вера Истомина…
– О, Верочка, как я рад вас слышать! – заметно обрадовался профессор. – А разве вы не во Франции?
– Нет, – ответила Вера уклончиво. – Это длинная история… а вообще-то я вам звоню по делу. Ведь вы очень много знаете об отступлении Наполеона из России…
– Ну, много – это, конечно, преувеличение… – скромно проговорил профессор. – Действительно много знал об этом покойный академик Тарле…
– Не скромничайте, Карл Фридрихович! – возразила Вера. – Дело в том, что один мой знакомый нашел следы знаменитого наполеоновского клада…
– Верочка! – перебил ее профессор. – Если бы вы знали, сколько раз мне говорили подобное! Мне не хватит пальцев на обеих руках, чтобы сосчитать! Уверяю вас, что ваш знакомый ошибается. Трофеи Наполеона исчезли, бесследно исчезли, и боюсь, они уже никогда не будут найдены. Вообще в последнее время вокруг этой темы возник какой-то нездоровый ажиотаж. Вышло множество публикаций в бульварных газетенках… вот и ко мне недавно приходила одна корреспондентка из подобного издания… впрочем, неважно. Короче, Верочка, скажите вашему другу, что он почти наверняка ошибается.
– Но в его руки попал предмет, видимо, относящийся к тому легендарному кладу. И он… мы хотели показать это вам и задать несколько вопросов…
– А что по этому поводу думает Георгий Николаевич? Вы показывали ему свою находку?
– Это… это вряд ли возможно.
– Да в чем же дело? Георгий здоров?
– Насколько я знаю, вполне. А вообще это длинная история, – так же уклончиво ответила Вера.
– Ну что ж, Верочка, вы ведь знаете, что мои скромные познания всегда к вашим услугам, я очень рад, если я смогу быть вам чем-то полезен. В общем, приезжайте! Мой адрес вы еще помните?
– Можно приехать прямо сейчас, – сказала Вера, положив трубку и улыбаясь, – я же говорила, что старик всегда ко мне хорошо относился!
– Так поехали! – Матвей вскочил с места.
– Минутку! – недовольно возразила Вера. – Вы что – хотите, чтобы я показалась профессору такой вот растелепой? Отвратительно одетой и без макияжа? Подождите меня здесь!
– Долго? – с тоской спросил Матвей ей вслед.
– Четверть часа! – отрезала Вера, не обернувшись.
Надо отдать ей должное, она успела за двадцать минут. Но, боже мой, какая метаморфоза! Теперь вместо растерянной, заплаканной, потерявшей надежду на лучшее неудачницы перед Матвеем стояла интересная молодая женщина, уверенная в своей красоте. Глаза таинственно мерцают, губы маняще улыбаются, волосы заколоты вроде бы небрежно, одета вроде бы просто, но все вместе создает удивительный эффект. Одно слово – парижский шарм!
Через час машина Матвея остановилась возле старинного здания, расположенного напротив Таврического сада.
Матвей и Вера подошли к двери и нажали кнопку.
На вопрос охранника они сообщили, что приехали к профессору Рихтеру, и он впустил их в подъезд.
Подъезд выглядел чистым и ухоженным, на подоконниках стояли горшки с живыми цветами, ступени покрывал ковер, как в дореволюционные времена.
– Интересное имя-отчество у этого профессора! – проговорил Матвей, поднимаясь по лестнице.
– Профессор – из немцев Поволжья, – объяснила Вера. – Его родители были убежденными коммунистами, поэтому дали ему имя в честь основателей марксизма, своих соотечественников. Впрочем, сами они потом попали в лагерь, а Карл Фридрихович вырос в детском доме… ну, вот мы и пришли!
Профессор ждал их в дверях своей квартиры.
Это был импозантный пожилой господин в шелковой темно-красной домашней куртке, расшитой черным шнуром, с маленькой острой бородкой, которая делала его похожим на придворного какого-нибудь из испанских королей.
Сердечно поздоровавшись с Верой, причем, на взгляд Матвея, было совершенно лишним обнимать Веру и расцеловывать ее в обе щеки, профессор весьма внимательно оглядел Матвея. Тот представился, постаравшись не выразить взглядом своего неодобрения, и они все вместе прошли в кабинет.
Кабинет был обставлен тяжелой старинной мебелью. Темный стол, обитый зеленой кожей, по стенам – массивные книжные шкафы и старинные гравюры в изящных рамках. На столе красовался маленький бронзовый бюст Наполеона.
