было наглой мужской самоуверенности, которую я на дух не выношу. И еще – Бонни, похоже, ничего против него не имел. На всякий случай дог стоял рядом со мной, так что я ощущала его молчаливую поддержку, но не рычал, не скалился и вообще никак не демонстрировал неприязнь к незнакомцу. А Бонни, насколько я успела понять, разбирается в людях.
– Ну что – так и будете стоять на пороге? – осведомилась я ворчливым голосом.
– Да… нет… если можно, я войду…
– Да уж все равно вошли! Значит, вы – брат Бориса?
– Сводный, – выдавил из себя он, и во мне сразу окрепли успокоившиеся было подозрения. Братья бывают родными или двоюродными, а тут еще какой-то сводный…
– Как это? – не слишком вежливо спросила я.
– Понимаете, мамы у нас были разными, а отец один, – с готовностью объяснил незваный гость. – Мы в детстве мало общались, потому что его мама, Бориса, мою маму не очень любила… То есть даже очень не любила…
Это я понимала. Очень хорошо понимала. Я вот тоже ненавижу эту самую Ольгу, которая увела у меня мужа. Я прислушалась к себе и поняла, что ее-то как раз я ненавижу меньше всего. Ну, наглая такая девица, приехала в большой город, надо же как-то жизнь устраивать! Вот она и положила глаз на перспективного сотрудника. Ведь это он обманывал меня больше года, он со своей мамочкой собирался лишить меня всего и выпихнуть в коммуналку…
– Я, пожалуй, пойду! – вдруг заторопился лохматый тип. – У вас лицо такое, вижу, что вы мне не верите, еще милицию вызовете…
– А вы что – милиции боитесь? – поинтересовалась я. – У вас совесть нечиста?
Он посмотрел грустно, сразу стало понятно, что он боится всего – скандальных соседей, хамских пассажиров в общественном транспорте, темных подъездов, глухих переулков и личностей неопределенного пола, внезапно вылезающих из щели в заборе и просящих закурить. И милиции он боится не потому, что совесть нечиста, а просто так, как говорится, до кучи.
Бонни переступил с ноги на ногу и нетерпеливо вздохнул, потом взглянул на меня.
«Не валяй дурака, – говорил его взгляд, – видишь же, человек безобидный, не вор, не грабитель. И я с тобой!»
Я согласилась с Бонни, что тип, конечно, со странностями, но неопасный. С другой стороны, если бы он был настоящим братом, хотя и сводным, то не преминул бы поинтересоваться, кто я такая и что делаю в квартире его родственников?
– Да подождите вы! – сказала я, видя, что лохматый прихватил свой рюкзачок неопределенно- болотного цвета и нашаривает за спиной ручку двери. – Вот куда вы пойдете? Сами же сказали, что приехали – откуда, не расслышала?
– Из Владимира, – сообщил лохматый, – ночным поездом…
– Как же вы с Борисом Алексеевичем не состыковались? Они только вчера отдыхать улетели…
– Я… вы извините, можно водички попить? – спросил гость.
Начинается! Сначала водички попить, потом накормить с дороги, а потом выяснится, что ему ночевать негде! И ведь правда негде! Он ведь к брату в гости приехал!
Тут Бонни ощутимо боднул меня головой в бок.
– Ну хорошо, – я с усилием сделала приветливое лицо, – пойдемте на кухню, чаю выпьете с дороги.
Лохматый бросил свой рюкзачок и обрадованно потрусил за Бонни на кухню. Этот-то зачем торопится? Он уже завтракал!
На кухне незваный гость скромно устроился в уголке, а Бонни нахально развалился посередине, я только потом разгадала его тактику. Я достала из буфета печенье, конфеты, потом подумала, что лохматый, очевидно, голоден, выложила на дощечку батон и углубилась в холодильник. Вытащила оттуда масло, сыр, подумала и добавила копченую лососину и ветчину.
Чай я завариваю отлично, это даже Альбина признавала. Никаких пакетиков, хороший листовой чай, надо положить в чайник побольше заварки, потом долить водой на две трети, дать настояться – дома у меня для этой цели был собственноручно сделанный ватный петух – и потом долить кипятком дополна.
Лохматый деликатно взял из вазочки самое маленькое печеньице и стал размешивать чай, причем, что характерно, сахар в чашку не положил.
– Вы бутерброды кушайте! – я отвернулась за вторым ножом, а когда взглянула назад, то увидела, что лохматый уронил на пол кусок масла. Он страшно засмущался, вскочил и уронил тарелку с ветчиной. Я метнулась вперед, успела подхватить тарелку, но два куска ветчины шлепнулись на пол. То есть не на пол, а в услужливо распахнутую пасть бордосского дога, напоминающую раскрытый чемодан. Эта махина нарочно разлеглась на дороге, чтобы все об него спотыкались и роняли на пол что-нибудь вкусненькое.
– Простите! – лохматый непритворно расстроился. – Я не нарочно.
– Конечно, не нарочно! Это вон Бонни хулиганит! Не смей отнимать у гостя еду! – прикрикнула я.
Бонни усовестился и прикрыл голову лапами. Лохматый тип совсем скис и дрожащей рукой взял чашку. Я ожидала, что либо чашка сейчас выскользнет у него из рук, либо ручка у чашки отвалится сама по себе, либо как раз в этот момент произойдет подземный толчок невиданной силы, словом, так или иначе, чаю мой гость не попьет. У таких людей вечно что-то случается – в самый неподходящий момент развязывается шнурок, и они растягиваются на пути бегущей к поезду толпы людей. Кепочку с их головы ветер срывает точно посредине моста, и она падает в реку.
Именно такие люди застревают в дверях вагона метро – голова внутри, а тело снаружи. Только на них падают с балкона цветочные горшки – все остальные спокойно идут мимо. Бьюсь об заклад, что с билетом на поезд у этого типа точно вышла накладка. Или он пришел на пятый путь, а поезд уходил со второго.
Одним словом, передо мной сидел классический растяпа и неудачник.
Я мягко отняла у него чашку, насыпала туда три ложки сахара и размешала. Под моим наблюдением лохматый отхлебнул из чашки и зажмурился от удовольствия – стало быть, с сахаром угадала. После чего я сама намазала булку маслом и положила кусок рыбы, не обращая внимания на страстные вздохи Бонни. Я вовремя пододвигала гостю новые бутерброды и подливала чай, подсовывала салфетку, следила, чтобы посуда не оказывалась в опасной близости от края стола. Ногой я непрерывно отпихивала Бонни – наглый пес порывался встать и положить голову на стол.
Прошло минут сорок, я за это время устала так, как будто перелопатила гору земли величиной с пятиэтажный дом. Наконец гость заявил, что сыт и очень мне благодарен. Он съел восемь бутербродов, триста граммов печенья и выпил три чашки чаю, но кто считает? Тем более не свое…
Видя, что на столе пусто, Бонни поскучнел и удалился.
– Так отчего же вы приехали не вовремя, Иван… Алексеевич? – Я решила, что самое время приступить к расспросам.
– Понимаете… – он смущенно потупился, – Борис давно меня звал. Когда отец умер, я ему написал – так, мол, и так. И получил ответ достаточно резкий… Ну, что делать? А в прошлом году он мне письмо прислал. Извинялся, и вообще, сказал, что делить нам нечего, родителей давно нет, и мы можем общаться как братья…
– А отчего же вы приехали только сейчас, а не в прошлом году? – не унималась я.
Виданное ли дело – ехать наугад, как будто при царе Горохе живем! Это тогда всю жизнь на одном месте сидели, и связи никакой не было, кроме почтовых голубей и сапог-скороходов! А теперь все-таки телефон и телеграф есть…
– А я это письмо только недавно получил… – заявил этот тип.
Ну, знаете ли! Хоть почта у нас и работает из рук вон плохо, однако про такие немыслимые сроки получения письма я не слышала. Ты ври, да не завирайся!
Очевидно, эти мысли отразились на моем лице, потому что подозрительный гость порылся в карманах, причем я вовремя успела убрать с его дороги пустую вазочку из-под печенья, и вытащил на свет божий пачку бумаги. Он сдвинул чашки и разложил мятые клочки на столе. Я с удивлением поняла, что это письмо, вернее, остатки от него. Лохматый тип, которого я твердо считала еще и ненормальным, аккуратно
