– А! – Семеркин безнадежно махнул рукой.
– Пр-роблема Вер-ртмюллера! – раздался вдруг откуда-то сверху хриплый голос.
Старыгин вздрогнул и поднял глаза.
На шкафу сидел, угрюмо нахохлившись, яркий красно-зеленый попугай.
– О, ты говорящую птицу завел! – уважительно проговорил Дмитрий Алексеевич.
Про себя он подумал, что даже попугай у Витьки какой-то унылый.
– Да нет, он у меня временно… – отозвался Семеркин. – Пока на кафедре ремонт…
– Сразу видно – ученый попугай! – одобрил Старыгин. – Про какую-то проблему говорит…
– Конечно… – Семеркин тяжело вздохнул. – Он от меня чаще всего про эту проклятую проблему слышит… это об нее я обломал зубы, черт бы ее побрал…
Он повернулся, не вставая со стула, и вытащил из шкафчика полупустую бутылку коньяка.
Насколько Старыгин помнил, раньше Витька месяцами не прикасался к спиртному.
«Эх, обломала его жизнь! – подумал Дмитрий Алексеевич. – Какой он раньше был – веселый, жизнерадостный!»
Семеркин разлил коньяк по стаканам, поднял свой и проговорил:
– Ну, за встречу!
Они выпили, закусили лимоном, и Семеркин с некоторым интересом осведомился:
– Ну, что там у тебя за числа?
– Ну вот, взгляни… – Дмитрий Алексеевич положил на стол свои бумажки.
Семеркин склонился над столом и уставился в записи. Сначала он был по-прежнему уныл и безразличен, но постепенно в его глазах загорался неподдельный интерес.
– Откуда это у тебя? – спросил он, подняв горящий взгляд на одноклассника.
– Да вот, понимаешь… у нас в Эрмитаже…
– Чушь! – выпалил Виктор. – При чем тут Эрмитаж? Я тебя серьезно спрашиваю, откуда у тебя такое хорошее представление числа «кси»? Насчет числа «фи» все понятно, его каждый школьник до пятнадцатого знака помнит, но вот «кси» я еще не видел с такой точностью после седьмого знака…
– Постой, постой! – Старыгин замахал руками. – Не говори со мной на этом птичьем языке! Я ведь не математик, этих твоих слов не понимаю! Что еще за «пси» и «фи»?
– Не «пси», а «кси»! – поправил одноклассника Семеркин. – Скажи правду, откуда у тебя это представление? Кто его получил – неужели Борисоглебский? Да нет, не может быть, у него кишка тонка! Кулик? Циммерман?
– Да послушай меня! – прервал его Дмитрий Алексеевич. – Ты ведь знаешь, я математикой никогда не интересовался, все, что сложнее таблицы умножения и теоремы Пифагора, для меня – темный лес. И никаких твоих Борисоглебских и Циммерманов я не знаю. Одно число, вот это, было написано иероглифами на каменной табличке, которую держит в руках писец…
– Какой еще писец? – раздраженно перебил его Виктор.
– Каменный писец, древнеегипетский, относящийся к Среднему царству.
– Не может быть! – недовольно процедил Семеркин. – За кого ты меня принимаешь?
– А второе я прочитал на картуше, который был спрятан в египетском же ларце для благовоний. Приблизительно того же времени, что писец. Только деревянном.
– Не может быть! – повторил Семеркин.
– Ретр-роград! – проорал со шкафа попугай.
– Вот видишь, даже птица тебя не одобряет! – укоризненно произнес Дмитрий Алексеевич.
– Что же, ты хочешь меня убедить, будто в Древнем Египте, две тысячи лет назад, уже знали с такой точностью представление числа «кси»? Да они и не подозревали о том, что оно вообще существует!
– Не две, а четыре, – поправил Старыгин одноклассника.
– Что?
– Не две тысячи лет назад, а четыре! Во времена Среднего царства, в начале второго тысячелетия до нашей эры.
– Тем более! – Семеркин снова взглянул на бумажку с числами и подозрительно покосился на Старыгина: – Сегодня ведь не первое апреля, зачем ты меня разыгрываешь?
– Больно нужно мне тебя разыгрывать! Может, ты мне наконец объяснишь, отчего ты так переполошился? Что это за числа?
– Ну, насчет первого числа, «фи», все более-менее просто. Это – так называемое число Фибоначчи, если попросту – числовое выражение золотого сечения…
– А, ну это-то я знаю! – обрадовался Старыгин. – Золотое сечение лежит в основе пропорций живописи и архитектуры… Леонардо да Винчи считал, что золотым сечением описываются идеальные пропорции человеческого тела… но почему здесь так много цифр?
– Правильно, хоть что-то ты знаешь! – обрадовался Семеркин. – Леонардо был не только великим художником, но и выдающимся математиком. Это именно он ввел термин «золотое сечение», но сама пропорция была известна гораздо раньше, о ней писал еще Евклид в своих «Началах»…
– Тогда почему ты не можешь допустить, что и древние египтяне тоже знали эту пропорцию?
– Нет, как раз насчет «фи» я готов допустить. Разве что смущает такая большая точность… во всяком случае, Евклид не знал такого точного выражения этого числа.
– Все-таки, почему здесь так много цифр? Ведь золотое сечение – это что-то около полутора…
– Вот именно – что-то около! – усмехнулся Семеркин. – На самом деле золотое сечение выражается так называемым иррациональным алгебраическим числом, определяющимся пределом отношения двух соседних чисел Фибоначчи…
– Опять ты начал пугать меня своими математическими терминами! – застонал Дмитрий Алексеевич.
– Ну, не делай вид, что ты уж совсем ничего не знаешь! Про числа Фибоначчи сейчас, по-моему, слышал каждый школьник. Это ряд чисел, в котором каждое следующее равно сумме двух предыдущих. Первые два числа – ноль и один, поэтому третье равно их сумме, то есть тоже единице, четвертое – сумме второго и третьего, то есть сумме двух единиц – двойке, пятое, соответственно – сумме единицы и двойки, то есть трем, шестое – два плюс три, то есть пять, седьмое равно восьми…
– Хватит, хватит! – взмолился Старыгин. – Так мы просидим неделю, пока ты будешь складывать числа! Скоро тебе понадобится арифмометр. Я уже понял, как получаются эти самые числа Фибоначчи, не понял только, почему они так важны для тебя и при чем здесь то число, которое я тебе принес…
– Важны эти числа, причем не только для меня, потому что они связаны с очень многими процессами и явлениями в природе. Фибоначчи, чьим именем они названы, был средневековым итальянским купцом и по совместительству ученым, крупнейшим математиком своего времени. Настоящее его имя – Леонардо Пизанский, но более известен он под прозвищем Фибоначчи. В своем главном труде под названием «Книга абака» он поместил математическую задачу о размножении двух пар кроликов, и для решения этой задачи ввел эти самые числа. А уже много позже выяснилось, что эти числа играют очень важную роль. Уже то, что их отношение связано с хорошо известным тебе золотым сечением, говорит о том, что числа Фибоначчи описывают то, что можно назвать гармонией в природе…
– Постой, постой! – прервал друга Дмитрий Алексеевич. – Не понял, как эти числа связаны с золотым сечением…
– Ну не тормози! – раздраженно проговорил Виктор. – Это ведь так понятно! Отношение соседних чисел Фибоначчи постепенно меняется: два к одному – два, три к двум – полтора, пять к трем – примерно одна целая шестьдесят семь сотых, восемь к трем – одна и шесть десятых, и чем дальше, тем ближе подходит это отношение к тому числу, которое ты якобы прочел на древнеегипетской табличке. Вот видишь – здесь у тебя цифры один, шесть, восемнадцать, ноль, тридцать три, девяносто восемь… это очень неплохое приближение для числа «фи». Если говорить о его точном значении – оно равно половине суммы единицы и корня из пяти, выражается бесконечной десятичной дробью и является иррациональным алгебраическим числом.
– Только не говори «якобы прочел»! Если хочешь, мы можем вместе пойти в Эрмитаж, и ты убедишься, что на этой табличке действительно написано твое число!
– Это было бы неплохо, только я, к сожалению, не умею читать древнеегипетские иероглифы! –
