– Эрлих почему-то им заинтересовался, – Старыгин сел поудобнее. – Я сам пока не понимаю, почему, но надо дочитать до конца. Если вам неинтересно – могу читать про себя.
– Да нет уж, читайте вслух, – вздохнула Наталья. – Может, вместе мы что-нибудь заметим…
– Семнадцатое сентября… – продолжил Старыгин.
Текст не отличался разнообразием: счета, мелкие платежи лавочникам и работникам, иногда краткий перечень выполненных работ и купленных припасов.
Когда Старыгин уже начал сомневаться в результатах поисков, он наткнулся на следующую запись:
– Четвертое ноября. Пять сольдо рыбнику, три сольдо маляру Панторио, шесть сольдо жестянщику, что починил кровлю садовой пристройки, где висит картина мастера Леонардо, дабы дождь не портил ее…
– Вот оно! – воскликнул Старыгин, ткнув пальцем в листок и от волнения порвав его. – Вот из-за чего Эрлих заинтересовался этой расходной книгой!
– Не надо так размахивать руками, – Наталья опасливо отодвинулась от Старыгина. – Вы мне глаз выбьете. И объясните мне, необразованной, чему вы так обрадовались.
– Это оно – то самое недостающее доказательство! – сияя, как медный самовар, проговорил Старыгин. – У нас в руках действительно картина Леонардо да Винчи!
Он чувствовал вполне понятное волнение, но вместе с тем резко разболелась голова.
– Ничего не понимаю, – протянула Журавлева, – при чем здесь наша картина? Вы читаете записи управляющего какого-то обедневшего итальянского графа – а судя по расходам, он явно небогат – и вдруг приходите в такое возбуждение, что начинаете крушить все вокруг!
– Извините, – проговорил Старыгин, потирая виски. – И еще раз извините. Но разве это не понятно? Ведь наша картина попала в Эрмитаж после революции из особняка купца Вожеватова, тот в свое время купил ее у графа Хвостова, а предок этого графа еще в восемнадцатом веке приобрел ее… как вы думаете, у кого?
Вопрос был риторический, и Наталья не собиралась на него отвечать. Но Старыгин этого даже не заметил.
– Совершенно верно! – радостно провозгласил он. – У этого самого графа Джанболонья! То есть не у этого, конечно, – он потряс в воздухе листком, – а у его отдаленного потомка, который окончательно обеднел и распродавал фамильное имущество. И не только обеднел, но и позабыл, чем владели его предки, так что картина продана уже как «Мадонна с младенцем Христом и Иоанном Крестителем кисти неизвестного мастера флорентийской школы». А мы с вами только что прочли, что она принадлежит кисти Леонардо! Управляющий графа пишет об этом, как о само собой разумеющемся! Кроме того, – добавил он, немного успокоившись, – вы обратили внимание, что картина висела у графа в садовой пристройке и пришлось нанять кровельщика для починки крыши, «дабы дождь не заливал картину». Значит, до того он ее заливал. Так что картина с самого начала хранилась не в самых лучших условиях, почему она сейчас и находится в таком плачевном состоянии!
Старыгин спрятал листок с распечатанными записями в портфель и сложил руки на руле, стараясь успокоиться.
– Во всяком случае, – закончил он, – Эрлих и Штабель достаточно серьезно отнеслись к этому материалу. Настолько серьезно, что решили заполучить картину любой ценой.
– Непонятно только одно, – проговорила Наталья, – из-за чего убили ту девушку в соседней с вами квартире.
Старыгин хотел ей что-то ответить, но вдруг почувствовал сильное головокружение. Перед его глазами замелькали цветные пятна, и неожиданно на него навалилась такая усталость, словно он прошел пешком не один десяток километров с тяжелым грузом за плечами… ему показалось вдруг, что над ним сияет ослепительное солнце юга, в ушах зазвучали гортанные голоса разносчиков воды и сластей, лавочников, зазывающих прохожих, хриплые крики верблюдов…
Наталья о чем-то его спросила, но он не расслышал вопроса.
– Вам плохо? – повторила она озабоченно.
– Нет… да… – пробормотал Старыгин невпопад. В довершение ко всему ему стало очень жарко. Он опустил стекло машины, вдохнул свежий осенний воздух, но он не принес никакого облегчения.
– Да… мне действительно нехорошо… я, пожалуй, поеду домой… – проговорил он слабым голосом и потянулся к зажиганию, но все перед глазами поплыло и закружилось, как на карусели.
Теперь ему стало холодно, так холодно, что зубы застучали. Ему стало тяжело дышать, а в висках словно забили тысячи невидимых молоточков.
Тысячи бронзовых молотков, высекающих каменные блоки для строительства надгробий и статуи для их украшения…
– Как вы поведете машину в таком состоянии! Давайте, я сяду за руль! – Наталья потрогала его лоб и помрачнела. – Да у вас жар!
– Наверное, простудился… – с трудом проговорил Дмитрий Алексеевич, – вот, накаркали вы… – и с этими словами провалился в беспамятство.
Он шел по узким улочкам далекого южного города, по бесконечному лабиринту тесных кривых проулков. Из темных полуоткрытых дверей доносились дразнящие обоняние запахи пряных кушаний и изысканных благовоний – здесь, в этом шумном квартале, кроме многочисленных мастерских помещались лавки, где можно было купить приношения для предков, обитателей Царства Мертвых – фрукты, цветы и благовония, сласти и прочие припасы. Посыльные из этих лавок и из мастерских низко кланялись Старыгину и уступали ему дорогу.
Из ближней лавки навстречу ему выскочил высокий пожилой человек в белой, как у него самого, одежде и озабоченно спросил:
– Господин, вам лучше?
Старыгин хотел ответить – и пришел в себя.
Придя в себя, он увидел светло-зеленые больничные стены и озабоченное лицо высокого пожилого мужчины в белом халате.
– Ну вот, так-то лучше, – проговорил врач, проверяя его пульс. – Где же вы подцепили такую редкую дрянь?
– Где я? Что со мной? – слабым голосом спросил Старыгин, пытаясь приподняться на постели.
Эта попытка не увенчалась успехом. Стены и лицо врача поплыли перед глазами, сердце забилось в груди, как пойманная птица.
В его ушах еще звучали голоса посыльных и разносчиков.
Что это было? Фивы… лабиринт прибрежных кварталов левого берега…
Старыгин сбросил наваждение и прислушался к словам врача.
– Вы в эпидемиологическом центре при Академии наук, – говорил тот, поправляя подушку. – В отделении редких и тропических инфекций.
– Как я сюда попал?
– Поблагодарите свою подругу! – доктор чуть заметно улыбнулся. – И еще врача в приемном покое больницы, куда она вас привезла. Он почувствовал что-то неладное и связался с нами, а уж когда мы узнали о симптомах болезни, срочно забрали вас к себе. Потому что вы – наш больной!
– Что же со мной?
– Очень редкая болезнь, – озабоченно проговорил врач. – Вы когда-нибудь слышали о так называемом проклятии фараона?
– Конечно! – Старыгин прикрыл глаза. – Но ведь это миф, выдумка?
– Да не вполне! Вы полежите спокойно и послушайте, можете не отвечать, если тяжело. Так вот, термин «проклятие фараона» вошел в обиход после того, как в одна тысяча девятьсот двадцать третьем году знаменитый английский археолог Говард Картер обнаружил в Долине царей неразграбленную гробницу Тутанхамона. Вы же знаете, что там нашли столько золота, драгоценных камней и других сокровищ, что это на многие годы стало сенсацией. Ученые получили огромный материал для своих исследований, простые обыватели, замирая, читали перечисление золотых статуэток, амулетов, масок, украшений. Газеты, соревнуясь друг с дружкой, раскрывали бесконечные подробности открытия, описывали всех действующих лиц и членов их семей.
