– Я хотел извиниться. – Он заговорил вполголоса. – Произошла путаница, но я уже все знаю. Загряжский все выяснил с хозяином антикварного магазина. Продавец у него дурак и жулик...
– Точно, – не могла не согласиться Вероника, вспомнив противного парня.
– Он перепутал табакерки! Или нарочно так сделал, – продолжал Антон, – в общем, его уволили, да и черт с ним. Но Загряжский просто помешался на этой табакерке, он уверен, что она принадлежала самому Робеспьеру...
«Кто бы сомневался», – подумала Вероника.
– И он готов выкупить табакерку за любую цену! – продолжил Антон. – Но я пришел не только за этим. Мы же договаривались сходить куда-нибудь, и вообще...
– Света, ну что ты торчишь у стойки? – закричала Анна Валерьевна, появляясь на пороге своего кабинета. – У тебя что, работы нету?
Светка, как обычно, подслушивала.
– Табакерку я отдам просто так, – сказала Вероника на ухо Антону, – что-то мне подсказывает, что нельзя брать за нее деньги...
– Тогда мы сегодня же поедем к Загряжскому! – обрадовался Антон.
– Сегодня я не могу, я навещаю знакомого попугая, – отказалась Вероника, – завтра...
– Идет! Старик так интересно рассказывает про Робеспьера, ты не пожалеешь!
«Господи, до чего же он мне надоел, этот Робеспьер!» – мысленно простонала Вероника.
Главные события в день переворота разворачивались не в полицейской префектуре и даже не в зале Конвента. Главные события происходили в плебейских кварталах и предместьях Парижа.
Санкюлоты, бедняки, солдаты, услышав об аресте своего вождя, поднялись на защиту Робеспьера и его соратников. Якобинский клуб и Коммуна Парижа объявили действия Конвента незаконными и призвали народ к восстанию. Восставшие освободили вождей революции и по одному перевезли их в здание парижской ратуши.
Казалось, что перевес – на стороне восставших, на стороне Робеспьера. Анрио, арестованный жандармами, вырвался на свободу и начал собирать вооруженные силы. Национальная гвардия и артиллеристы выступили против Конвента.
На вечернем заседании Конвента противники Робеспьера вручили Баррасу все полномочия власти, почти диктаторские права. И тут ему сообщили, что Анрио и Коффингаль во главе вооруженных отрядов движутся на Конвент.
Баррас уже считал свое дело проигранным, хотел бежать, но в последний момент отряды Анрио и Коффингаля, вместо того чтобы занять Конвент и арестовать заговорщиков, повернули к зданию Комитета общественного спасения. Там они никого не нашли и вернулись к площади Ратуши.
На площади собрались тысячи вооруженных людей – санкюлоты, жители парижских пригородов, солдаты, национальные гвардейцы, артиллеристы с орудиями.
Они ждали приказов и готовы были действовать.
В парадном зале ратуши собрались Максимилиан Робеспьер, его брат Огюстен, Сен-Жюст, Леба, Анрио. Чуть позже освободили и привезли Кутона.
Единомышленники вновь оказались на свободе, снова они были вместе, на площади перед Ратушей собрался преданный им народ. Им казалось, что чаша весов склонилась в их пользу, что история сейчас сделает крутой поворот.
Все присутствующие смотрели на Робеспьера, все ждали от него слов, действий, приказов.
Но Робеспьер смотрел не на своих соратников, не на толпы народа, собравшиеся за окном. Он смотрел в темную нишу, расположенную в глубине зала, как будто там, в этой нише, был некто, более важный для него в эту роковую минуту, чем верные соратники, чем вооруженные санкюлоты, ожидавшие его приказа.
В глубине этой ниши Робеспьер видел высокую фигуру, закутанную в черный плащ с капюшоном. Суковатый посох в руке, большая черная собака возле ног. Капюшон низко надвинут, так что не видно ни глаз, ни рта незнакомца – кажется, что вместо лица у него – глухая, непроницаемая тьма.
– Вы обещали мне свою помощь, – проговорил Робеспьер, глядя во тьму. – Вы обещали мне поддержку!
– Я помогал тебе, – ответил глухой голос из темноты. – Я сделал тебя признанным вождем революции. Ты повелевал миллионами людей, распоряжался их жизнью и смертью. Разве этого мало? Мне кажется, ты должен быть благодарен!
– Но почему... почему сегодня вы отвернулись от меня?
– Ты мне надоел! Ты стал слишком скучным, слишком предсказуемым!
– Надоел?! Разве я – игрушка?! Разве вы – капризный ребенок?
– Кроме того, я в тебе разочарован! – перебил его безликий голос. – Ты не смог внедрить культ Верховного Существа...
– Я сделал все, что мог!
– Но из этого ничего не получилось! И еще одно... я подарил тебе табакерку – где она?
– У меня ее украли, – нехотя признался Робеспьер. – Ах, нет... кажется, я ее подарил...
– Вот как?! С моими подарками нужно обращаться бережно! Я весьма обидчив! Эта табакерка – не просто подарок, в ней хранился ключ от великой святыни, которую мои слуги берегут тысячи лет! Я хотел сделать тебя хранителем этой святыни, но ты не оправдал мое доверие!
– Я не виноват... я берег ее как зеницу ока...
– Максимилиан! – окликнул Робеспьера его младший брат. – Мы ждем тебя! Народ тебя ждет! Все ждут твоего приказа!
– Обожди! – резко отмахнулся от него Робеспьер. – Не видишь – я разговариваю!
– С кем? – удивленно спросил Огюстен. – Здесь никого нет!
– Как – нет?! – Робеспьер вгляделся в глубину ниши. Там и правда никого не было, только черная портьера свисала неровными складками, слегка покачиваясь под порывами сквозняка.
Вдруг за дверью зала раздались приближавшиеся шаги многих людей, громкие голоса.
Огромные резные двери распахнулись, в зал ворвалась большая группа вооруженных людей, солдат и жандармов.
– Именем Конвента все вы арестованы! – крикнул возглавлявший группу офицер.
Робеспьер как будто очнулся от охватившей его апатии, шагнул вперед, поднял руку.
– Остановитесь! – воскликнул он. – Вы узнаете меня?
– Еще бы! – ответил ему один из жандармов и выстрелил из пистолета.
Пуля раздробила Робеспьеру челюсть. Он покачнулся, но удержался на ногах. Кровь залила его камзол, главное же – он больше не мог говорить.
– Все погибло! – воскликнул Леба и выстрелил себе в грудь из пистолета.
Огюстен Робеспьер выбросился из окна на площадь.
Остальных жандармы повели к выходу.
Последним вели Сен-Жюста. Самый молодой из вождей революции, едва достигший двадцати шести лет, был задумчиво-равнодушен. Его взгляд случайно остановился на мраморной доске, на которой золотыми буквами был высечен текст Декларации прав человека. Прочитав ее первые строки, Сен-Жюст задумчиво проговорил:
