Возьми силу волков, бегущих своей тайной дорогой, волков, наших диких родичей, волков, в которых живут бессмертные души предков моего племени!
Знахарка на мгновение замолчала, и тут же снаружи, из степи, донесся отдаленный волчий вой. Старуха удовлетворенно кивнула – должно быть, это был хороший знак. Она снова склонилась над котелком и продолжила:
– Возьми всю силу суровой зимы, и жаркого лета, и светлой весны, и плодородной осени! Возьми всю силу моего волшебства и передай эту силу тому, кто по злой воле врагов оказался в темном урочище, что пролегло между миром живых и царством мертвых! Передай ему эту силу, помоги ему выйти из тьмы и вернуться в наш мир!
Знахарка высыпала в котелок последнюю щепотку травы и еще долго размешивала варево деревянной ложкой с длинным черенком. Черенок ложки был украшен искусной резьбой – там были бегущие волки, и пасущиеся овцы, и всадники на прекрасных конях…
Старуха размешивала варево, внимательно следя за ним и повторяя свои заклинания.
Варево в котелке поднялось густой шапкой. Юрта наполнилась терпким, душистым ароматом.
Знахарка подхватила котелок и переставила его на землю. Затем она сняла с него пену и снова подвесила котелок над огнем.
Трижды закипало варево, и трижды старуха убирала котелок с огня, трижды снимала с него густую пену.
Наконец она увидела, что зелье готово, и, процедив его через кусок войлока, налила в маленький керамический флакон. Закрыв флакон пробкой, убрала его в кожаный мешочек и протянула Старыгину, проговорив:
– Храни его как зеницу ока! Это – жизнь твоей подруги.
Водитель остановил машину прямо перед воротами больницы. Старыгин расплатился, выбрался из автомобиля.
Почему-то фонарь возле ворот не горел, и, когда такси уехало, приветливо моргнув фарами, Старыгин остался почти в полной темноте.
Только крупные южные звезды струили с неба свой далекий свет, который не столько освещал окрестности, сколько придавал им какой-то нереальный, фантастический облик.
Старыгин подошел к воротам, нажал кнопку вызова, расположенную слева от калитки.
Ничего не произошло, никто ему не ответил, никто не открыл для него дверь.
Старыгин подождал несколько минут и снова нажал на кнопку.
Что они там, заснули все?
Конечно, время было позднее, но больница – такое место, где никогда не спят, по крайней мере, тут всегда есть дежурный, готовый оказать помощь больному или пострадавшему человеку.
Так и не дождавшись появления привратника, Старыгин толкнул калитку.
И она тут же распахнулась.
«Ну да, – подумал он, проходя на больничную территорию. – Конечно, вход в больницу всегда должен быть открыт… мало ли, вдруг ночью привезут тяжелобольного…»
Тем не менее в душе его отчего-то шевельнулось смутное беспокойство.
Впрочем, ему было не до своих неосознанных ощущений – он спешил в палату, где ждала его Мария… точнее, не ждала, а просто находилась между жизнью и смертью. Он спешил как можно скорее принести ей целебный отвар, ради которого преодолел многие тысячи километров, ради которого рисковал своей жизнью…
Старыгин подошел к стеклянной двери больницы.
За ней тускло горел дежурный свет, и не было видно ни одной живой души.
Дмитрий Алексеевич потянулся рукой к кнопке звонка, но тут же передумал и толкнул дверь.
Она легко открылась, и Старыгин вошел в фойе больницы.
Здесь было тихо и пусто. Даже за стойкой регистратуры, где всегда сидела дежурная сестра, никого не было.
Старыгин удивленно огляделся.
Несколько диванов с белой обивкой, стол, часы, показывающие половину второго, яркий настенный календарь с рекламой какого-то успокоительного средства.
И – ни души.
Вправо от фойе уходил длинный коридор, слабо освещенный горевшими через одну галогеновыми лампами. Старыгину померещилось какое-то движение в этом коридоре, он устремился туда, однако, пройдя с десяток шагов, увидел столик, на котором стоял включенный вентилятор. Именно его вращение и заметил Старыгин из фойе…
– Что у них тут творится? – проговорил он вслух, чтобы разрушить гнетущую тишину больницы. – Не могут же они оставить всех своих пациентов без присмотра?
Собственный голос показался Старыгину каким-то фальшивым, ненатуральным.
Он решил не ломать голову над здешними загадками, а поспешил в палату к Марии.
С прошлого раза он запомнил дорогу: по коридору до первого поворота, потом по лестнице на второй этаж, затем налево…
Перед дверью реанимации на стуле сидел дежурный санитар.
Он дремал, уронив голову на грудь.
– Слава богу, – проговорил Старыгин, подходя к нему. – Хоть один живой человек нашелся! Эй, дружище, проснись! Мне необходимо попасть в палату к сеньоре Сальседо!
Санитар даже не шелохнулся.
– Эй, друг! – повторил Старыгин и легонько толкнул засоню в плечо.
Тот качнулся, потерял равновесие и с грохотом упал на пол.
Он растянулся на кафельном полу в чудовищно неудобной позе, но и не подумал проснуться!
– Что за черт! – Старыгин невольно понизил голос, наклонился над санитаром и прикоснулся пальцами к его шее.
Пульса не было.
– Да что же здесь происходит?! – Старыгин обернулся, ему померещилось какое-то движение за спиной. Но там никого не было. Он толкнул дверь отделения, вбежал внутрь…
За белым пластиковым столом сидела темноволосая медсестра. Точнее – вовсе не сидела: она лежала щекой на столе, и Старыгину совершенно не хотелось проверять, жива она или уже заснула мертвым сном.
Только бы не опоздать!
Он проскользнул мимо сестры, толкнул дверь палаты…
Палата была ярко освещена. Возле окна стояла узкая койка, на которой лежало неподвижное тело, накрытое простыней – какой-то несчастный, для которого все уже кончилось. Посреди палаты стояла высокая кровать, на ней лежала Мария, густо опутанная переплетением проводов и тонких разноцветных трубочек.
Чуть в стороне громоздилась сложная аппаратура, к которой тянулись все эти трубочки и провода. Старыгин не разбирался в этой сложной технике, он увидел только, что аппарат искусственного дыхания работает, медленно опускается и поднимается его поршень, и еще – на небольшом голубоватом экране бежит синусоида, показывающая сердечный ритм больного.
Он не опоздал, Мария еще жива!
Старыгин двумя шагами пересек палату, склонился над девушкой.
Это не была Мария, его Мария – это была ее бледная тень, жалкое подобие, призрак. Ни кровинки в лице, никаких признаков жизни.
Только многочисленные приборы поддерживали в ней какое-то подобие жизни, удерживали на самом краю обрыва, за которым раскинулась бездонная тьма, тьма, из которой уже нет возврата…
Старыгин сжал зубы, чтобы справиться с охватившим его отчаянием.
Он не верил, что какой-то настой, изготовленный в далеких степях, сможет совершить чудо, сможет сделать то, что оказалось не под силу современной медицине.
Но он должен верить, потому что, если он не поверит – чуда не произойдет!
