да ещё с рук Тожемне не слезая? Наконец, мы проходили греческие колонии во всех морях, но такой, какую он назвал, ни в Эгейском, ни в Мраморном нет».
У бедняжки окончательно закружилась голова, и она спросила Чека растерянно:
— Скажите пожалуйста, на какой остров Мужик женщин послал?
— На… на окружённый с четырёх сторон морем, — потупился Чек.
— Но где? В каких широтах? Какой он? — по-детски не отступала Алиса.
— A-а, параметры несущественны, — пришёл на выручку Кот. — У Мужика он да-авно необитаемый.
— Эх, и срубить бы его на дрова! — дурашливо повторил из песни Мужик — и заснул под мышкой у Герцогини.
— Нашёл чем хвастать перед иностранцами, — горестно прослезилась Тожемне и снулого повыше приладила, чтобы головою землю не задевал. — До чего ж с тобой чижило… Мочи нет как чижило!
— А вы бросьте его, — присоветовала Алиса из жалости.
— Тоже-мне-умница! — на одном дыхании произнесла Кухарка. — Какой-никакой, а при ней.
А Тожемне жалобно пояснила:
— Мужик, деточка. В войну и таких не было.
«Да что они меня — совсем за ребёнка считают? Нарочно разыгрывают?» — рассердилась Алиса и высказалась запыльчиво:
— Если вы действительно умница, то зачем вам «никакой»? Для веса, как дирижаблю? Стыдно, дамы, обманывать младших и… и… ни на какую войну он не дойдёт… разве что к окончанию.
— И не подумаю, — замотал головою Мужик. — В этот раз трофея не будет, делить нечего.
А женщины на Алису накинулись:
— Ишь ты, поживи с наше!
— Поешь нашей каши!..
Дальше пошли греческие колонии и не встреченные Одиссеем острова.
Чек ухватил Алису под руку и потащил суетливо в сторонку.
— Я же предупреждал, — приговаривал он шёпотом. — Гостям не пристало заглядывать в углы. Там ничего светлого, типичного для нашего Дома нет. Углы вообще приравнены у нас к миражам, и это научно…
— Простите, но ведь домов без углов не бывает, — пролепетала Алиса.
— Временность! Временность! — заверил Чек. — Строительство круглых залов чуточку задержали проектировщики. Но черта — вы обратили внимание на мел? — уже подведена. Баста! Мы закругляемся.
— Шапо! — заорал ёрник Кот. — Тожемне за чертой остается. С удачей вас, Герцогиня!
— Удача? — переспросила Алиса. — Разве за чертой хорошо?
— Ве-ли-ко-леп-нень-ко! — запрыгал туда-сюда от двинувшейся в атаку ноги Чека ловкий Кот. — Ей наказание не грозит. За чертой она вне опасности.
— Не понимаю, — призналась Алиса.
— А чем накажешь, когда её жизнь и так сущее наказание… Какая добавка ей навредит? — изрёк Кот, сощурясь.
— Софистика! — вскричал Чек, не в силах Кота ногою словить. — Спекулятивный жонгляж фактами — белое подбрасываем, чёрное ловим.
— Ась? Чег-го? — в мужичьей манере наложил лапу на ухо Кот. — Может, объясните как-нибудь популярно?
— И объясню! — вспотел, готовясь к нелёгкому, Чек. — Объясню как-нибудь литературно. — И к Алисе склонился: — Видите ли, деточка, жизнь бывает простая и — в клеточку. Так вот Тожемне, как вы имели убедиться, всем довольна, у неё всё решительно, даже Мужик, есть… Так зачем ей ещё какое-то наказание? Пусть оно достается тем, кто потерял реальную почву, гм, по крышам — виват, готика! — скачет, и кому цели наши с чердака не видны, далеки.
На словах «не видны, далеки» стрелки всполошились, гурьбой повалили к спасательным кругам и стали украдкой делать в мишенях дырочки пальцами. Чек поперхнулся, отвел глаза к потолку и забормотал: «Ах, батюшки мои! Побелить… побелить пора! Светлому Дому — светлый колёр!». А Кот Алисе сказал:
— Нет, вы на снайперов полюбуйтесь! Ну, кр-ра-сота…
— Красиво жить не запретишь! — надменно отозвалась с табуретки Кухарка и на младенца визгучего с шлепками накинулась: — Надо меньше пить! Меньше мочиться!! Слушать старших и не пищать!!
— Вот кого надо слушать на митингах! — указал на Кухарку Чек. — У неё государственный ум, управленческое чутьё!
— Ась? Чег-го? — опять сработал под глухонько-го Котяра.
— Ум и чувство руля, если хотите! — вычурно произнёс Чек.
— Ну, у руля мы и не таких видели, — в тоне автоинспектора отрубил Кот. — Только где сейчас их права? Куда приехали, ась?..
Здесь Кимоно Петрович чтение оборвал. Над ним сгустился вдруг призрак близкого наказания.
«Да, всё в нашей жизни зыбко, — бежало ему в голову. — И снайперы, и кухарки у нас скоротечны. Ворошиловские — куда уж лучше стрелки! — стали мишенями, а Лаврентий пристукнут, как одичалый пёс. А где Булга-недолга — Николай-Негодник? Где Маоленков? Все вычеркнуты, все оплёваны. О людях попроще и говорить не приходится: нынче любимец, завтра проходимец. А почему? Почему!? — горячил себе мозг Кимоно Петрович. — Неужто без наказания остаются лишь те, чья жизнь сама по себе уже наказание? Но кто тогда у нас счастлив, и зачем этот добровольный ад в порядке живой очереди!?…».
Вот на какие окольные мысли навело Кимоно Петровича чтение, из чего можно заключить, что книги вредны не тем, что в них написано, а тем, что после них думается.
Глава XVI
Думание — процесс неизученный, а мнительность вообще бесконтрольна. Перелистав «Алису в Стране Советов», доктор Безухов сказал: «Нет уж, нет уж!» — в смысле: «Проспекты-улицы без моего имени обойдутся!», набрал 09 и нехорошим голосом испросил:
— Голубушка, как позвонить в комитет?
В Москве несчётное количество комитетов. Но нехорошим голосом спрашивают лишь про один. И телефонистка без уточнения, без заминки Кимоно Петровичу нужный нумер дала.
— Прекрасно! — сказал вместо спасибо Безухов, однако палитра прекрасного тут же помнилась ему слишком богатой оттенками, и он спросил себя: — А не проще ли сжечь? Сбрызнуть бензинчиком — и концы в воду…
«Куда как лучше! — поправил его иронично внутренний голос. — Ты что, на улице эту листовку нашёл?.. Вспомни чернильного! Разве без грима такими лица бывают?!».
Двое суток он неприкаянно мыкался. А в момент, когда вдруг пришло облегчение и голова прояснилась, он сказал себе «Нет, не бывают», набрал нумер и приятным, ищущим голосом проворковал:
— Справочная?
— Справочная слушает, — подтвердила справочная.
— С вами говорит доктор биологических наук Безухов.
— С улицы?
— Но почему же!? Из дома.
— Внимательно слушаем вас, товарищ, — щёлкнуло что-то в проводке.
— Кхм, я, право, затрудняюсь, но не подскажете, кто у вас, как бы выразиться, ну, курирует литературу?
— Литературу у нас никто не курирует. Ваш телефон, товарищ?
Кимоно Петровичу захотелось дать отбой. Но отступать было поздно, да и глупенько. И он свой номер
