знакомств, особенно с женщинами на пляже.
– Какие уж тут женщины? – усмехнулся Смотрящий. – Когда со своим самоваром…
И ни слова о гении!
– Алхимик вас не интересует? – напрямую спросил Марат, стараясь таким образом выдавить из Оскола информацию. – Она может знать, где сейчас ее возлюбленный…
Тот замахал руками и вскочил:
– Умоляю вас, не вздумайте спрашивать несчастную бедную девицу! Даже намеками! Испортите все дело. Она мгновенно замыкается при одном упоминании Алхимика. Забудьте вы своего соперника! Он в надежном месте и под полным контролем. Сейчас важнее вернуть золотой гребешок. Мои специалисты определили, что в орнаменте золотого венца зашифрованы некие слова. Что-то вроде обращения или пароля. В серебряных этого не было. Криптографы работают, но пока что…
Оскол постепенно выдавал свои тайны, по крайней мере подтверждал выводы Корсакова о двойной игре и о том, что его параллельная операция увенчалась успехом, Алхимика перехватили. Однако сейчас не это притянуло внимание. Столь щедрый жест – отпустить его после провала в Болгарию, да еще и с Роксаной, мог означать, что гребень и впрямь играет ключевую роль или что от Корсакова временно хотят избавиться, чтоб не путался под ногами. Сами же станут работать с Алхимиком, склонять к сотрудничеству, но другими методами – возможно, будут изображать благородных освободителей из плена грубого, жлобоватого соседа, подсунувшего свою жену…
«Ну и черт с вами!» – мстительно подумал Марат, уверенный, что гений ни на какое сотрудничество добровольно не пойдет.
– Где видиозапись их встречи? – вдруг мрачно спросил Сторчак. – Ты же устанавливал камеру в спальне?
Эту запись Корсаков никак не мог выдать на всеобщее обозрение – грызло, язвило, гноилось раненое мужское самолюбие. Камеру он устанавливал, но с возможностью отключения, ибо записаться могли бы и другие сцены, когда по ночам в спальню агентессы входил или врывался сам Марат…
– Объектив чем-то закрыли, – слукавил он. – Думаю, не случайно…
Они переглянулись.
– Роксана не должна была знать о съемке!
– Она и не знала…
– Тогда кто закрыл?
– Да что теперь разбираться? – Церковер по-стариковски ухмыльнулся. – Запись их встречи ничего не дала бы. Кроме эротического наслаждения, разумеется… Отправляйтесь на море, Марат Петрович. Эх, завидую вам! Сам бы сейчас искупался…
В это время Филин убрал свои бумажки в портфель, независимо, со скрипом встал и вышел из кабинета.
– Когда выезжать? – деловито спросил Марат.
– Сегодня, – пробурчал Смотрящий. – И на все тебе – неделя срока. Крути ее как хочешь – гребень нужно вернуть.
– Десять дней, – благосклонно поправил Оскол, кажется, перехвативший инициативу в управлении компанией. – И не «крути как хочешь». Прошу вас, Марат, максимум осторожности и чувств. Сыграйте пламенную любовь, страсть, преданность своей Княгине. И княжеское великодушие, прощение. Уподобьтесь Алхимику! Сами же говорили относительно мышления… Да берегите ее, не отпускайте ни на шаг! Если потребуется, приставьте к ней… своего управляющего.
Сторчак блеснул белка?ми глаз, явно хотел возразить, но промолчал. Церковер же продолжал выстраивать линию поведения:
– Сейчас пойдете в зону Д. Роксана находится там. Вас встретят, проводят… Изобразите, будто возмущены действиями врача, отнимите у него шприц, что-нибудь разбейте, порвите халат… Понимаете, да? Забирайте Роксану и везите… например, к себе домой. Или нет, лучше в гостиницу. Купите ей одежду, туфли, предметы туалета, ну и мелочь для макияжа. И сегодня же вылетайте в Болгарию. Все должно быть похоже на побег ради ее спасения. Вы жертвуете своей карьерой, положением. Мои люди подыграют – слежка, погоня. Пусть она это заметит…
Он почти впрямую признавал, что все операции дублируются и каждый шаг Марата с официальной разведслужбой контролируется людьми Филина, законспирированными даже от приближенных сотрудников, к каковым Корсаков себя относил. То есть он с профессиональными штатными работниками разгребал горящие угли, а кто-то выкатывал печеные каштаны. Было обидно, однако подобная многоуровневая структура, наверное, имела право на существование, поскольку задачи выполнялись слишком уж непростые, и это Марат понимал. Но вместе с тем, будучи себе на уме, думал, что побег с Роксаной он и в самом деле устроит как надо, по-настоящему, а там можно и посмотреть, возвращаться назад или перебраться в третью страну, например в Канаду.
Думал так и еще сам не верил, что это возможно.
После всех наставлений он спустился на первый этаж офиса и отправился в зону Д, где никогда еще не бывал и куда вход был ограничен: в пропусках существовал специальный значок в виде замысловатой латинской D, дающей право проникнуть за тяжелую, сейфовую дверь, охраняемую стражником в черной униформе. В общем-то, там Корсакову и делать было нечего: деление на литерные зоны было и раньше, в сгоревшем здании, строгий режим секретности был вынужденным – опасались утечки информации. Например, отдельно друг от друга сидели аналитики, молодые ученые, фабриканты, администрация. И разведслужба, возглавляемая Маратом, также имела свою литеру – М. Сотрудники гадали, в честь чего удостоились такой буквы, шутили: дескать, это отделение Моссада или разведки МИ6. А то, возможно, просто мужской туалет недавних советских времен. Но оказалось все проще – так обозначили из-за первой буквы имени Корсакова, для удобства.
По мнению сыщиков, призванных с Лубянки, в зоне Д заседали престарелые дебилы. Если присмотреться к аналитикам Оскола, эти бомжеватого вида, нечесанные и неухоженные бородачи чем-то напоминали недоразвитых, отрешенных от мира подростков…
Возле двери в зону Марата встречали двое в гражданском, перед которыми часовой униформист стоял по стойке «смирно». Оба вежливые, предупредительные, с манерами выпускников МГИМО, совмещенными с вертухайскими: вели по коридорам, как архангелы, чуть ли не повиснув на руках, не давали головы повернуть и осмотреться. Только в конце пути у них вышла заминка – велели подождать возле двери, за которой будто бы доктор работал с Роксаной. Один куда-то отлучился, а другой, удвоив бдительность, маячил перед лицом Корсакова, перекрывая собой обзор – чтоб лишнего не подсмотрел. Но это лишнее тут и явилось: верзила в черной униформе охранника почти тащил по лестнице из полуподвального этажа человека с очень уж знакомой лысиной и неузнаваемым от крови и опухлости лицом. Только по грязной, пыльной форме с единственным погоном на плече Марат определил – тот самый милицейский капитан, что выпроваживал задержанных из обезьянника. И почти следом за ним повели бойцов спецназа, что врывались в квартиру, – этих узнать можно было по стриженым затылкам, остальные части голов были словно в багрово-синюшных масках.
Марат увидел их мельком, поверх плеча своего стражника, но и этого было достаточно: похоже, в одном из подземных этажей зоны Д была пыточная изба, не иначе. Вероятно, через нее и пропустили весь милицейский наряд, засланный освободить заложницу на Заморенова, однако Корсаков испытал не чувство удовлетворения от случайно исполнившейся мести, а некий удивленный, приземляющий небесную зону Д испуг. Пытать милиционеров могли только за один грех – исчезнувшую гребенку Роксаны!
В орнаменте которой зашифрованы слова пароля…
А за что еще? Отнять гребень вполне могли, тем паче если узрели, что он золотой. Все остальное они проделали безукоризненно.
Это непривычное чувство испуга вновь взворошило прежние мысли – улететь сегодня же в Болгарию, а оттуда – в Канаду. Независимо, найдется гребенка или нет…
Бойцов спецназа провели наверх, и страж перестал мельтешить перед глазами. Корсаков сделал равнодушно-безразличный вид искушенного опера и поторопил:
– Скоро, нет? Где моя жена?
– Одну минуту, товарищ подполковник, – шепотом отозвался тот. – Готовим доктора психологически…
