охватил прилив ужасного горя.
Теперь этот предмет странной формы начал привлекать внимание Данилы Андреевича, и, как часто бывает при сильных душевных потрясениях, эта мелочь казалась ему чем-то необыкновенно важным. Князь напрягал зрение. Он был отвлечен от созерцания той муки, которая овладела его сердцем. Понемногу князь оправился и глянул вокруг себя уже не прежним, смутным, ничего не видящим взором, а ясным и сознательным. Пожарище напомнило ему о том, где он находится и какую понес он утрату.
Слезы сдавили его горло, и этот сильный воин заплакал, как женщина.
Слезы сделали свое дело: они превратили давившее князя жгучее горе в тихую скорбь. Теперь мозг князя заработал с удвоенной силою.
«Может быть, они и спаслись? О, дай-то, Боже! Неужели все погибли? Надо искать, Господи! Вдруг я найду их трупы! Несчастный я! За что такая кара? А искать надо: по крайней мере, буду все знать достоверно, а не томиться понапрасну», — думал князь, готовясь приступить к страшной работе.
Вдруг он вспомнил о том предмете, который раньше привлек его внимание.
«Не померещилось ли мне в ту пору? — подумал он, оглядываясь и не видя ничего особенного. — Ничего, кажись, нет такого? А, стой! Вон там что-то чернеется!» — увидел он что-то черное на песке.
Данило Андреевич пошел к интересовавшему его предмету.
Князь подошел и поднял предмет с земли: это была высокая татарская шапка, та самая, которую Алей-Бахмет забыл впопыхах.
Эта находка поразила Данила Андреевича.
«Стало быть, здесь были татары! — думал он с ужасом. — Час от часу не легче! Значит, они, коли не сгорели, так в полон взяты!»
«О-ох, Господи! Да это еще горше! Мою Марию, красавицу, мурзе какому-нибудь отдадут, а детишек моих обасурманят, в татар обратят. Это горше смерти. Пусть бы уж лучше сгорели: по крайней мере, один конец, а там сколько муки претерпят! Ох! Думать страшно! Тут бы хоть кости их похоронил с честью, по обряду христианскому, скорбел бы, страдал бы, да уж не воротить былого, знал бы это и только об одном бы Бога молил, чтоб и мне смерть послал скорее, а теперь ведь каждый час будет дума гвоздить неотвязная, что вот я живу на родине, а детки мои томятся в неволе басурманской!» — и князь, опустив голову и заломив с отчаяния руки, бродил по пожарищу.
— Батюшка-боярин! Да это никак ты, Данило Андреевич! — окликнул его в это время какой-то человек, по-видимому из простонародья, только что подошедший к пожарищу.
Князь быстро оглянулся.
— Это — ты, Степан! — узнал он в подошедшем одного из холопов Темкиных. — Ты как сюда попал?
— Да пошел поглядеть, из пожиток чего-нибудь не осталось ли… Да где! Вишь, все, ровно языком, слизало, чисто да гладко!
— Стало быть, вы не сгорели? Спаслись? — радостно спросил князь.
— Спаслись, боярин! И как это Господь помог нам от погибели лютой уйти, диву даться можно! Выбрались мы из дому, хотим вон скорючи из города. Куда тебе! Народ так валом и валит! Меня инда сдавили так, что думал душу Богу отдать! Одначе и тут Господь помог: выбрались мы и боярышню на руках сквозь толпу пронесли… Без памяти она была…
— А жену и детей моих видел? Как она? Чай, перепугана? — быстро спросил князь.
— А вот, как перед Богом, не помню! Да и где тут, сумятица была страшная! Право, не запомню! Кажись, видел!
— Ахти! — начал опять тревожиться князь. — Как же так? Неужели сгорели?
— Нет! Зачем! Коли все спаслись, стало быть, и боярыня молодая с детьми. Беспременно! А только мне видеть не пришлось…
— Да где вы все теперь находитесь?
— В вотчине боярской подмосковной… Знаешь, чай! От города рукой подать. Верст с пяток будет, не боле.
— Пойду туда, узнаю… Все, говоришь, там? Никто в другое место не попал?
— Все, все! Окромя тех, кто на тот свет угодил. Вот приезжего попа Ивана, чай, знаешь, боярин? Так вот он с попадьей сгорел. Это я уж сам видел. Дом в огне, а он мечется по палатам, ровно обезумел от страха. Зовем его, не выходит. Так и сгорел с женой вместе. Знамо дело, от страха ума лишился.
— Царство им небесное! А Анастасия Федоровна как?
— Да как мы ее без памяти вынесли, так она до сих пор в себя не приходит. Только, сказывали, стонет все легонько.
— Больна, стало быть, с испугу? — проговорил князь, отходя от Степана. — Пойду про жену разузнаю, ее, кстати, спроведаю… Да! — прибавил он, вспомнив про татарскую шапку, найденную им. — Как же вас татары пропустили?
— Здесь их не было!.. Они, бают, и в город не входили: пожар их не пустил, — говорил темкинский холоп, удивляясь, почему такая мысль пришла в голову Даниле Андреевичу.
— Не бывали здесь, говоришь? А это что? — указал князь Степану на свою находку.
Тот онемел от изумления.
— Дивное дело! И откель взялась! — бормотал он.
— Стало быть, татары были! — сказал князь.
— Да нет же, не были! Разве опосля. Нешто татар можно проглядеть? Не было их тут, кого хошь спроси, не было!
Князь только пожал плечами.
— Пройду в вотчину, порасспрошу еще кой-кого: может, ты и проглядел… Прощай, старина!
— Прощай, батюшка-боярин! Я тут маленько в мусоре покопаюсь… Может, и найду что. А про татар это, чтоб проглядеть, так не можно! Эко слово молвил! Татарина проглядел! Накось! И рад бы иной раз проглядеть, да он, бритый, не проглядит и саблей по башке съездит! Ну, знамо дело, молод еще боярин, пожил бы с мое — небось, не сказал бы эфтаго. Эх, эх! Грехи наши тяжкие! — бормотал старик, принимаясь за свою невеселую работу, между тем как Данило Андреевич был уже далеко от него.
IX. ПРОПАДАВШИЕ ОТЫСКАЛИСЬ
Во все- время, пока очищали Москву от трупов, царь Иоанн Васильевич оставался вдали от нее.
В Москве же работа кипела. Думали скорее окончить очистку, скинув трупы в реку Москву и предоставив ее волнам унести их из пределов города, но надежда не оправдалась: трупов было такое множество, что они запрудили реку и лежали по-прежнему в Москве, заражая смрадом окрестность.
Тогда согнали крестьян из ближайших к Москве деревень, вытащили трупы из реки и зарыли их, где и как пришлось, без отпевания и христианских обрядов: этой чести удостаивались только самые знатные из мертвецов — не хватало для панихид ни времени, ни священников. Только 15-го июня царь Иван Васильевич приехал к Москве и остановился в Браташине, где был у него дворец.
Сюда прибыли два посла Давлет-Гирея.
Царь принял их в столовой избе.
Окружавшие его бояре и сам он были в обыденной одежде, чего никогда не делали при приеме послов, но в этот раз такая одежда служила знаком печали.
Не меньше царя волновались и присутствующие при приеме послов ханских бояре. В числе их находился и князь Ногтев. Бледнея от гнева, слушал он надменные речи и оскорбительные слова ханского письма. Гнев даже заставил князя на время забыть гнетущее его горе.
А люто было это горе! Данило Андреевич был в вотчине Темкиных. Там он нашел только бесчувственную, почти умирающую Анастасию Федоровну, окруженную десятком приживалок и сенных девушек. Расспрашивать старуху о дочери, нечего было и думать. Он обратился к другим. Кого он ни спрашивал, все говорили, что не видели Марьи Васильевны с детьми и не знают, что с ней приключилось. Даже старуха Авдотья, без ума любившая свою питомицу, и та не могла ему ничего объяснить и только
