Он утешал, но и самому ему было не по себе.
Порою мелькала тревожная мысль.
«Как-то здесь повезет. Ну, ежели так же, как в Москве?»
Он прогонял такие думы и старался строить планы один другого заманчивей.
—
А главней всего — это подбить князя Михаила на войну с Димитрием… Теперь время — ой, время! — я все князю расскажу, как надобно.
И он стал, обдумывать, о чем поведет вечером речь с князем.
Что касается Некомата, то он никаких заманчивых планов не строил. О будущем он вообще как-то не думал, а, напротив, размышлял о прошедшем.
—
Как-то Пахомыч в усадьбишке хозяйствует. Чай, грабит как может… Карман набьет… А может, Андрюшка вернулся?
И невольно мысль его перенеслась к пасынку. Что-то болезненно защемило сердце.
—
За что я его убить хотел? Правду сказать, парень ничего себе и добер. Всему делу — корысть вина. Да еще Пахомыч з-зу да зу-зу… Захотел зла другому, а сделал себе… Вот теперь и в перебежчиках очутился.
—
Скоро крест позовут целовать. Значит, делу крышка — прощай Москва, сторонушка моя родимая! Ничего не поделаешь — будем Твери служить. Эх, ты, жизнь наша!
Время тянулось убийственно медленно.
Оба почти обрадовались, когда зазвонили к вечерни. Во время ее, как и хотел князь, они поцеловали крест на верность и поклялись на Евангелии служить Михаилу верой- правдой.
Теперь из москвичей они стали тверитянами.
После вечерни их позвали к князю пить сбитень. Михаил Александрович был один; никого из приближенных бояр при нем не находилось.
Он встретил своих новых подданных приветливо.
—
Садитесь — в ногах-то правды нет, — сказал князь. — За сбитень принимайтесь да московские новости выкладывайте.
—
Новостей не больно много, — промолвил Вельяминов, принимаясь за душистый медовый сбитень. — Одна только и есть, что теперь самая пора Москву бить.
В глазах Михаила Александровича мелькнул огонек. Но он быстро принял спокойный вид и спросил равнодушно:
—
Почему пора?
—
Рано ль, поздно ль воевать тебе снова с Москвой придется, — вставил свое слово Некомат. — Чем дольше времени проводить, тем Москва сильней станет. Дмитрий-то Иванович давно на Тверь зубы точит.
—
Это правда, — промолвил Иван. — А почему теперь пора воевать, сейчас скажу. Слыхал ты, что в Нижнем Но- вегороде приключилось?
—
Нет. Пока не слышал.
—
А слыхал ты, как татарва на реках Кише да Пьяной расправу чинила?
—
Тоже нет.
—
Так вот что. Приехали в Нижний послы Мамаевы и с ними татар человек тыща… Ну, и эти послы не поладили с тамошним князем Дмитрием Константиновичем. Тот спросил великого князя, можно ль с татарами расправиться. Московский князь прислал весть, что можно.
Тогда Дмитрий Константинович напустил черный народ на татар. Всех их нижегородцы и перебили, а главного посла, Са- райку, засадили в темницу, а мало времени спустя и его прикончили. Как смекаешь, любо Мамаю о сем было сведать?
—
Чай, не любо. Ну, и задаст же он Дмитрию Иванычу!
—
Малость уж задал: его рать огнем выжгла волость нижегородскую. Да этого мало: Мамай только ждет не дождется, как на Москву кинуться.
—
И доброе дело — кинулся бы.
—
Надо только уськнуть, — проговорил Некомат.
—
Да если б с другой стороны еще Литву напустить, — вполголоса, словно в раздумье, промолвил князь.
—
Да еще ты ударишь… Нешто Москве можно бы справиться? Конец ей был бы! — воскликнул Вельяминов, и глаза его заблестели.
—
Очень ты, кажись, Дмитрия Иваныча недолюбливаешь? — с полуулыбкой промолвил князь.
—
Лютый он ворог мой! Головы бы я своей готов не пожалеть, только б ему отплатить. Княже! Послушайся доброго совета: пойди на Москву. Поднимем татар да Литву — разгромим нашего ворога.
Михаил Александрович сидел задумавшись.
Глаза его блестели, грудь дышала усиленно.
Он встал и прошелся по комнате.
—
А пойдет ли Орда? — вдруг спросил он, остановясь перед Вельяминовым.
—
Пойдет. Голова моя порукой. В Москве только и ждут, что вот-вот она поднимется.
Князь помолчал, потом промолвил:
—
Ладно, будь по-вашему: тряхнем Москвой.
—
Ой, любо! — радостно воскликнул Иван.
Лицо Некомата оставалось равнодушным.
—
Стой, уговор дороже денег: никому об этом ни полслова до поры, до времени, — проговорил князь. — И вы меня маните к войне, вы же и помогайте. Валяйте-ка, поезжайте послами от меня в Орду.
—
А что ж, хорошо, — сказал Вельяминов.
Суровчанин слегка поморщился.
—
Да помните: уговорите хана — озолочу, а не сумеете — так лучше мне и на глаза не показывайтесь. Сам я, пока вы в Орде, поеду в Литву… Отовсюду на Москву тучи двинутся… Сломаем Дмитрия. Ведь сломаем?
—
Вестимо ж, — промолвил Иван.
—
Ну, теперь идите к себе да отдыхайте. Когда в путь — скажу. И казны вы от меня получите и людишек. Служите верой-правдой; сшибем Дмитрия — вы первыми моими боярами будете.
Он отпустил их кивком головы.
По их удалении он долго еще сидел в глубоком раздумье.
Вельяминов вернулся от князя очень довольным.
«Покается теперь Дмитрий Иванович, что не сделал меня тысяцким» — думал он.
Некомат, наоборот, был очень не в духе.
—
Поезжай к татарам! — вырвалось у него. — Нечего сказать, любо! Не того я ожидал.
—
Э, братику! Зато сполним княжий приказ, так первыми людьми станем, — утешил его Иван.
Он строил воздушные замки.
