Ублюдки

И так похоже, что сильно растянул, вон как правая нога распухла в лодыжке, ступить больно.

Филимонов облизал пересохшие губы. Даже больше, чем есть, хотелось пить. В бутылке, это он прекрасно знал, не было ни капли. Тем не менее поднял ее и хорошенько потряс. При этом одна мысль пришла ему в голову.

Еще позавчера, когда он тщательно исследовал яму, ему показалось, что пол в одном из ее углов холоднее, чем остальные. А вчера убедился в этом окончательно. В нагревавшейся за день яме тот угол был самым прохладным. Это могло означать только одно. Где-то там в той стороне, на неизвестной глубине текла вода.

Ждать больше нечего. Стало окончательно ясно, что никто за ним не придет — ни те ни другие. Если ребята в отряде еще живы, они, конечно, будут его искать. И рано или поздно найдут.

Если они живы.

Хорошо еще, что в яме не оказалось змей. Филимонов очень боялся этих тварей. На одну из них чуть не наступил недели две назад. Прекрасно помнил, как отвратительно шипела змея, как смотрела на него в упор блестящими ненавидящими глазами, а потом, почти не касаясь травы, невесомо двигаясь, исчезла, извиваясь влажно блестящим телом.

Змея эта с тех пор постоянно снилась Филимонову, шипела на него во сне, насмехалась, высовывая узкий раздвоенный язык. Он даже подробно описал ее в письме отцу: большую треугольную голову, длинное черное тело, немигающий пристальный взгляд. Мерзкое создание, одним словом.

Филимонов зубами впился в бутылку и, изрядно помучавшись, прогрыз в ней дырку. Потом с трудом просунул туда палец и, поднатужившись, слегка расширил ее.

Затем уже двумя пальцами, обдирая их, разодрал дырку побольше и в конце концов после немалых усилий полностью оторвал от бутылки донышко. Весь исцарапался, но зато теперь в руках у него было некое подобие чашки с неровными, но вполне острыми краями.

Филимонов опустился на колени и с помощью этой чашки начал рыть землю в углу, периодически меняя руки. Он спешил, хотел сделать как можно больше, пока солнце окончательно не взошло и не осветило угол. После чего работать там станет невозможно.

Часа через три вконец измочаленный, мокрый от пота и измазанный в грязи Филимонов отполз от вырытой ямки и зарылся в солому.

Теперь, пока солнце не перейдет на другую сторону, делать ему было решительно нечего. Голова кружилась, в животе ныло.

Жрать он хотел зверски.

Поздним вечером, вымотавшись до предела, Филимонов докопался наконец до влажного слоя почвы.

Напрягая последние силы, вытянул на поверхность холодный, мокрый камень величиной с кулак и с наслаждением обсосал его. Потом с облегчением откинулся на спину.

Высоко над головой в черном небе ярко светили звезды.

На следующий день он еще больше углубил яму. Теперь Филимонов мог запускать туда пальцы и потом облизывать осевшую на них вместе с мокрым песком влагу. Он даже пару раз опускал голову в вырытое пространство.

Ему казалось, будто где-то совсем близко журчит ручей, но он отдавал себе отчет в том, что это могла быть просто голодная галлюцинация.

Есть хотелось нестерпимо, к тому же он заметно ослаб.

После полудня Филимонов опять перебрался на теневую сторону и прилег отдохнуть. Вокруг по- прежнему стояла звенящая тишина, к которой он постепенно стал привыкать.

Неожиданно он обнаружил, что грязная кожа его во многих местах, особенно на руках и ногах, покрылась прозрачными, какими-то дряблыми пузырями различных размеров. Внутри они были заполнены жидкостью, а вокруг некоторых из них появились шелушащиеся пятна.

Филимонов стал озабоченно сжимать эти пузыри. Они лопались, жидкость из них вытекала. Кожа в этих местах начинала отслаиваться.

Филимонов оторвал кусочек отслоенной кожи и поднес поближе к глазам, чтобы рассмотреть поподробнее. Вдруг он непроизвольно сунул этот кусочек в рот и, чуть пожевав, проглотил его. Он нашел, что у кожи был определенный вкус, только не понимал какой.

После этого Филимонов стал уже целеустремленно отрывать и глотать ее.

Вскоре он обнаружил, что вкус кожи на шелушащихся местах был немножко иной, чем у просто отслоенной, чуть более терпкий. Сукровица же, вытекающая из лопнувших пузырей, была слегка горьковатой.

За этим занятием и застал его вечер. В конце концов, умаявшись, Филимонов лег и уснул.

Ему приснился дом, родители, соседская девчонка, командир и пара друзей из отряда. Все почему-то сидели за одним столом и без конца ели.

Под столом, свернувшись, спала черная змея, которую никто, кроме него, не замечал. Когда же он все-таки заставил всех посмотреть под стол, там уже никого не было.

Его подняли на смех и выгнали из-за стола, оставили голодным. Он сидел в углу и издали смотрел, как они едят, тихо ненавидя их всех.

Утром, как только взошло солнце, он первым делом внимательно осмотрел себя.

Внизу живота оказалось несколько новых вздувшихся образований. Были они красного цвета и при сжатии реагировали болезненно, так что Филимонов на время оставил их в покое.

Тех же, вчерашних пузырей стало больше, к тому же во многих местах на коже появились вязкие, белые, густые выделения, которые Филимонов аккуратно собрал и съел.

В районе предплечья и груди он наткнулся на более твердые нарывы желтоватого оттенка. Потрудившись, аккуратно выдавил их.

Внутри оказалась какая-то творожистая жирная масса. Филимонов расковырял нарывы, чтоб было удобнее, и с удовольствием слопал эту массу. После чего тщательно облизал пальцы, искренне пожалев, что мало.

Кожа по всему телу по-прежнему отслаивалась и шелушилась, даже еще сильнее, чем накануне, поэтому никаких проблем отрывать ее не было. Этим главным образом он и занимался весь день.

О ребятах из отряда он вспоминал теперь очень редко и как-то неуверенно. Фамилии путались, лица расплывались.

И вообще, может быть, это были другие ребята. Вовсе не из отряда, а из школы, где он учился.

Но они, к сожалению, ему помочь не могли, потому что на перемене им всем велели бежать в столовую, на завтрак.

Еще через день с его помощью лопнули сильно воспалившиеся вздутия в самом низу живота, почти в паху. В них оказалось полно вкусного гноя, и Филимонов его с жадностью сожрал.

После чего закусил чуть горьковатой подсохшей кожей, которую нащупал на заднице и оторвал.

Выяснилось, что за прошедшую ночь многие пузыри полопались и сами тоже.

Теперь тело его было покрыто многочисленными язвами всевозможных размеров. Некоторые были мокнущими, но зато другие затянулись корками, которые Филимонов осторожно отрывал и, смакуя, отправлял в рот.

Поев, он подполз к вырытой им яме, опустил туда, в самую глубину, руку и, вытащив ее назад,