В глубине зала Глазок устроил сущий балаган, — притоптывал ногами, держался за бока от хохота:
— Во дает Фонарь, разрази его гром! — орал он, сплевывая направо и налево, — Вот трепач-то! С таким не соскучишься! С три короба наговорил этим следакам, ему бы в «болтуны» или в священники податься, он для такого ремесла на свет родился! Ух ты, Фонарь треклятый!..
Судебный исполнитель всерьез разозлился — с него хватит, при малейшем шуме удалит всех из зала.
Но Фонарь свое уже отговорил. Раскачиваясь на ходу, как длинный стебель спаржи со слабым корнем, он смешался с толпой, не забыв отвесить несколько поклонов суду. К тому же успел бросить насмешливый взгляд в сторону Раймонды и даже подмигнул ей, в то время как несчастная, упав на скамью, изо всех сил старалась не потерять сознание.
Фонарь уселся, наконец, рядом с Глазком.
— Здорово я ей дал прикурить! — прошептал он, указывая на Раймонду. — Поделом ей, она-то попробовала было меня сделать.
После Фонаря настала очередь «Белобрюхого». Это был Жермен Дюваль, — по крайней мере так он называл себя. Правосудию он был известен как дворецкий г-жи де Бремонваль, но Раймонда-то отлично знала, что это ее отец, она давно узнала в нем Фантомаса!
Изменив голос под стать лицемерию — подобострастной манере держаться — бандит очень тихо, едва слышно, излагал суду мельчайшие подробности происшествия. Он отлично разглядел в зале Жюва и Фандора. До сих пор он старался остаться незамеченным ими, но как быть теперь, когда к нему было приковано всеобщее внимание?
Но главное — сейчас, возле него, совсем рядом с ним, в упор глядя на его поразительно светлыми глазами, сидела Раймонда, его дочь, Раймонда, которую вчера он обвинил в воровстве, Раймонда, которую из-за него должны осудить и заключить в тюрьму! Зачем он это сделал?
Несомненно одно: его поступок, с первого взгляда непонятный, имел точную цель, ибо Фантомас никогда и ничего не оставлял на волю случая.
Как же твердо был уверен в себе этот человек, как убежден был, что никто, включая даже его дочь, не выдаст его, не раскроет, кто он такой! Впрочем, вполне возможно, что он все же не исключал того непредвиденного случая, если Раймонда скажет: «Тот, кто обвиняет меня, это мой отец, а я — дочь Фантомаса!» И, конечно, заговори она так, Фантомас все же сумел бы скрыться от тех, кто бросился бы на него, прибегнул бы к какой-нибудь невообразимо хитрой уловке, на которые он был столь непревзойденным мастером!
Но все шло гладко, как он и предвидел, и Фантомас, оставшись дворецким в глазах всех присутствующих, закончил свои показания, выслушанные судом с полнейшим равнодушием. Он сумел все это изложить настолько неинтересно, что никто просто не обращал внимания на его речь. К тому же, суд считал дело совершенно ясным — кражу отрицать было невозможно, виновность подсудимой была несомненной!
Мнимый Жермен Дюваль незаметно проскользнул в глубину зала и затерялся в толпе; он мало- помалу приближался к выходу на тот случай, если произойдет что-то неожиданное: например, вдруг он почему-либо покажется подозрительным Жюву и Фандору, до сих пор не обращавшим на него ни малейшего внимания, и они сообразят, кто он такой!
А между тем, пока судьи тихими голосами совещались, Жюв и Фандор вели между собой оживленный разговор.
— Жюв, — умолял журналист, — вмешайтесь же! Пора! Надо ее спасать! Вы же сами только что мне сказали, что у вас при себе есть все сведения, все доказательства, которые могут избавить Элен от тюрьмы, невзирая на ее непонятное упрямство?
Жюв кивнул, молча пожал ему руку и, проталкиваясь через толпу, подошел к ограждению судейского стола.
— Господин председатель суда! — сказал он громким, уверенным голосом.
Судьи, удивленные, даже несколько недовольные, подняли головы.
— В чем дело? — произнес председатель, в то время как судебный исполнитель и секретарь поднялись с места и направились к дерзкому незнакомцу. Не смущаясь этим, Жюв продолжал своим четким, глубоким голосом:
— Разрешите представиться, господин председатель суда! Жюв, инспектор Сюртэ! Я должен сделать суду чрезвычайно важное заявление, и очень прошу вас любезно предоставить мне для этого несколько минут.
Судьи теперь уже с дружелюбным любопытством смотрели на знаменитого сыщика, стоявшего перед ними, — в зале же, словно чудом, установилась полная тишина.
Сперва все повторяли имя Жюва. Это короткое, односложное, известное каждому имя перебегало из уст в уста, потом все стали внимательно слушать, желая узнать, что скажет полицейский.
— Господа! — заявил Жюв. — Девушка, чью участь вы сейчас собираетесь решать, имеет право на ваше снисхождение, ибо по своему возрасту она действовала «без разумения». Следовательно, я имею честь просить у суда ее оправдания. Несколько минут тому назад ее защитник сказал, что общество должно проявить сострадание к несчастьям молодых. И общество готово это сделать: мне поручено обратиться к суду с просьбой отправить эту девушку, до ее совершеннолетия, на Сельскохозяйственную Ферму Дочерей Франции.
Сельскохозяйственная Ферма Дочерей Франции была, как это отлично знал уголовный суд, одним из самых уважаемых «исправительных заведений» для несовершеннолетних правонарушителей. Это благотворительное учреждение, основанное одним из бывших президентов Республики, находилось в сельской местности Пикардии и славилось своим серьезным и честным отношением к делу, за что и пользовалось большим уважением судебного ведомства.
— Простите, — перебил его председатель суда, — господин Жюв, мы были бы готовы выполнить вашу просьбу, но, к сожалению, нам неизвестно, достигла или нет эта девушка совершеннолетия, так как она отказалась сообщить свое имя и дату рождения.
— Дело в том, господин председатель, что она сама их не знает, — ответил Жюв, приветливо взглянув на Раймонду, которая в крайнем изумлении, буквально впитывала слова полицейского, — но мне- то лично они известны.
И Жюв продолжал, приводя весьма удивительные доказательства. Молодую цветочницу звали на самом деле Элен Гюрн, она родилась в Южной Африке и ей только-только минуло шестнадцать лет. Жюв не довольствовался одними словами, он собирался предъявить письменные доказательства и уже торопливо перебирал их в своем бумажнике. Изумление председателя возрастало с каждой минутой.
— Но зачем, — спросил он, — зачем было держать все это в тайне? Элен Гюрн?
— Элен Гюрн! — воскликнул Жюв дрожащим от волнения голосом. — Неужели вы забыли, господин председатель, ужасающую драму, которая потрясла Париж примерно десять лет тому назад? Гюрн — это никто иной, как неуловимый бандит, которого преследует все человечество, а Элен Гюрн — дочь Фантомаса!
Если бы в зале разразился удар грома, он бы не вызвал большей сумятицы! Потрясенные судьи едва могли усидеть на своих местах. Прокурор Республики воздел руки к небу, а потом в полном отчаянии с размаху уронил их на свой стол.
— Фантомас, Фантомас! — вопили кругом. — Это — дочь Фантомаса!
Тщетно судебный исполнитель пытался добиться тишины. Что касается солдат национальной гвардии, они были не в силах справиться с толпой. Но внезапно раздался страшный крик. Это закричала Раймонда и упала на скамью. В то же время кто-то со страшной силой набросился на Жюва и, повалив на пол, лишил всякой возможности сопротивляться. Сыщик, в свою очередь, закричал от ярости и отчаяния. Кто-то вырывал у него из рук бумажник, и этот «кто-то» был «Белобрюхий», как назвал его Фонарь, человек, только что дававший суду показания против девушки! Бумажник украл никто иной, как дворецкий! С поразительной ловкостью этот странный субъект взбежал прямо на ступени, ведущие к судейскому столу. Окно, выходившее во двор Сент-Шапель, было раскрыто настежь, но несмотря на то, что зал суда помещался на третьем этаже, человек выскочил в окно и исчез! Однако перед этим он успел раскрыть Жюву
