полный штиль.
Из Ялты вышли вечером. Город еще не успел скрыться из виду, как на море опустилась теплая южная ночь. Княжны находились на палубе и любовались таявшими у горизонта огнями Ялты и необыкновенно яркими звездами, рассыпавшимися по всему небу. Казалось, что они были совсем не такими, как в Ливадии. Их отражения скользили по воде, оставляя на покатых волнах светящиеся дорожки.
В семье пронесся слух, что едут они в Румынию не для того, чтобы отдать визит вежливости королю, а на обручение Ольги с принцем Карлом. Но Ольга ни разу не говорила об этом с сестрами и сейчас они сгорали от нетерпения узнать, наконец-то, правду. Девушки сидели в плетеных креслах, расставленных на палубе полукругом. Ольга задумчиво смотрела на море и отражающиеся в нем звезды, Татьяна и Мария молчали, не решаясь задать не дающий покоя вопрос. Не находила себе места только маленькая и юркая, как юла, Анастасия. Взобравшись в кресло, она поболтала ногами, потом спросила, повернувшись к Ольге:
— Скажи, душка, ты останешься с принцем в Румынии или вернешься с нами домой?
Ольга вспыхнула, хотела ответить резкостью, но смягчилась и произнесла уже совсем спокойно:
— Папа мне обещал, что если я этого не захочу, он не будет принуждать меня выходить замуж.
— Но ты же будешь иметь возможность возвращаться к нам, когда тебе будет угодно, — сказала Татьяна.
— Ах, Таня! Разве ты не знаешь, что, несмотря ни на что, я буду чужой в Румынии. Я русская и хочу остаться в России.
— А я бы вышла за принца, — сказала Анастасия. — И через несколько лет стала королевой.
— Тебе еще рано об этом думать, — ответила Ольга. — Вот подрастешь, и папа решит за кого тебе выходить.
— Ничего не рано, я уже сейчас об этом думаю, — с ноткой обиды сказала Анастасия.
Сестры рассмеялись.
На причале в Констанце царскую семью встречал весь королевский двор. Стоявшие на рейде суда были расцвечены флагами. Рота почетного караула со знаменем и музыкой отдавала воинские почести, гремел артиллерийский салют. Сопровождению Российского Императора представили короля и королеву, принцев и принцесс. По королю и королеве Великие княжны скользнули лишь мимолетным взглядом. Но зато просто впились глазами в принца Карла, откровенно и без всякого стеснения рассматривая его. Особенно вызывающе это делала Анастасия. Карл был высоким, стройным и очень красивым в расшитом золотом мундире. Это отметила про себя даже Ольга.
После церемониала представления обе царствующие семьи вместе с сопровождением отправились в православный собор, где был отслужен благодарственный молебен. Его служил епископ Нижне-Дунайский, но Великие княжны слушали не то, что говорил епископ, а наслаждались пением великолепного церковного хора. Православное пение всегда трогает душу, слушая его, сам поднимаешься в поднебесье.
А потом был обед в летней резиденции румынского короля. Она была построена в самом конце мола. Обедали на террасе, которая, казалось, парила между небом и морем. Во время обеда, проходившего строго официально, со стороны моря все время доносился крик чаек. Говорили, что королева Елизавета любила в одиночестве сидеть здесь целыми часами и молча слушать море.
Великая княжна Ольга, ради которой было задумано путешествие, скользнув несколько раз взглядом по принцу Карлу, больше не смотрела на него. Он был мил и делал все, чтобы понравиться ей, но не трогал ее сердца. Николай первым понял это и не заводил разговора об обручении. А королевская чета не посмела начать его первой.
Во время прощального ужина, состоявшегося поздно вечером в этот же день, Император Николай II сидел рядом с королевой Елизаветой, король Карл — с Императрицей Александрой Федоровной, а Великая княжна Ольга — рядом с принцем Карлом. Принц, не пытавшийся скрыть своих симпатий, все время старался завязать разговор, Ольга вежливо отвечала на все его вопросы, а остальные Великие княжны смеющимися глазами поглядывали друг на друга. Сразу после ужина яхта «Штандарт» взяла курс на Одессу. Помолвки не состоялось. Уже на палубе яхты Ольга подошла к отцу, взяла его за руку и сказала:
— Папа, я благодарна тебе, что ты оставил решение за мной. В Румынии я не была бы счастлива.
Государь посмотрел на нее ласковыми глазами и улыбнулся. Эту улыбку она помнила и сейчас. Путешествие в Констанцу было последним, в котором побывали Великие княжны. Через полтора месяца после возвращения из Румынии началась мировая война. А потом — отречение Государя, арест всей семьи и заключение позорного Брестского мира, по которому Германии отошла половина европейской территории России и треть населявшего страну народа.
Сейчас и поездка в Констанцу, и вся довоенная жизнь казались сестрам волшебной сказкой. Словно бы все, что происходило раньше, было не с ними. Остался вот этот небольшой двухэтажный дом с высокой оградой, полной вооруженных солдат, следящих за каждым их шагом. И снежная горка, которую они построили с отцом и маленьким братом.
В начале марта горку разрушила охрана. Это были уже не те солдаты, которые приехали из Петрограда в Тобольск вместе с царской семьей. Многие из тех, кого набирал в отряд особого назначения полковник Кобылинский, демобилизовались и разъехались по своим домам. Многие стали заодно с большевиками. Особенно старался досадить председатель солдатского комитета Матвеев.
Лопаты ледяную горку не брали, ее ломали примкнутыми к винтовкам штыками. Солдаты работали с ожесточением, пыхтя и утирая рукавами суконных шинелей пот с раскрасневшихся лиц. Лагутин угрюмо и молча наблюдал за всем этим, прислонившись плечом к углу дома. Когда горка была разворочена, он ожесточенно плюнул и пошел к Кобылинскому.
— Евгений Степанович, зачем же вы допустили это? — с горечью спросил он. — Ведь горка — их единственная отрада.
— К сожалению, голубчик, я здесь распоряжаюсь уже далеко не всем, — опустив голову, глухо произнес Кобылинский. — Моя задача не допустить большего.
Кобылинский замолчал и отвернулся, но Лагутин понял, что имел в виду полковник. Несколько дней назад из Екатеринбурга в Тобольск прибыл комиссар уральских чекистов Заславский. И тут же потребовал от Кобылинского перевести царскую семью в тюрьму.
Сначала полковник не воспринял его. Заславский был в помятом пиджаке, не причесан, его широкие черные усы делали лицо неинтеллигентным. Но потом до Кобылинского дошло, что так он воспринимает всех гражданских людей, пытавшихся в последнее время оказать хоть какое-то влияние на его отряд. Кобылинский внимательно посмотрел на Заславского и вдруг неожиданно для самого себя спросил:
— Вы, по всей видимости, не спали?
— Какое там спать, — пожав плечами, откровенно сказал Заславский. — Вы даже не представляете, сколько у нас сейчас дел. Старой власти нет, новая утвердилась еще не везде. Нужно разъяснять людям нашу политику. Агитаторов не хватает. И везде враги, враги… Не пошлешь же вас агитировать за нас? — Заславский вопросительно посмотрел на полковника, словно ожидая согласия. Тот промолчал. — Кстати, — продолжил Заславский, — вам тоже нужно определяться со своими политическими взглядами. И чем быстрее, тем лучше. Ведь можно и опоздать… — Последние слова Заславский произнес с особой многозначительностью.
— Я выполняю распоряжение правительства, — глухо сказал Кобылинский.
— Которого уже нет? — спросил Заславский.
— О другом я пока не знаю, — ответил Кобылинский. — И потом, почему вас так заботит судьба бывшего Императора? Он всего лишь частное лицо и, насколько я знаю, не имеет никаких намерений претендовать на власть.
— И вы говорите это серьезно? — не скрывая иронии, спросил Заславский. — Николай II — и частное лицо? Он — символ императорской России. А империи, как вы знаете, больше нет.
— Ну и что? — Кобылинский даже напрягся, задавая этот вопрос. Он вдруг понял, каким страшным может прозвучать ответ.
— Это я должен спросить у вас: «Ну, и что?» — ответил Заславский.
