Православной Церкви, влияние этого поэта на формирование всего круга литургических текстов трудно переоценить. Своими кондаками, посвященными различным датам церковного календаря, он как бы задал тон многим произведениям последующих поколений византийских гимнографов: в созданных ими канонах и стихирах разрабатываются те же темы, что и в кондаках преп. Романа. И преп. Андрей Критский (VII в.), и преп. Иоанн Дамаскин (VIII в.), и преп. Феофан Начертанный (IX в.), и св. Симеон Метафраст (X в.) находились под непосредственным влиянием Романа и делали поэтические переложения его кондаков [437] Преп. Романа Сладкопевца можно по праву считать отцом византийской церковной гимнографии.
Среди литературных источников, которыми пользовался преп. Роман, были, помимо творений преп. Ефрема Сирина, сочинения св. Кирилла Иерусалимского, св. Василия Селевкийского, св. Иоанна Златоуста, преп. Дорофея Газского и других византийских церковных писателей, а также произведения сирийских авторов [438]. Роман был знаком с «Диатессароном» — сводом четырех Евангелий, составленным во II в. и имевшим хождение на сирийском языке [439]. Он пользовался также апокрифическим «Евангелием Никодима», влияние которого заметно, в частности, в 38–м кондаке, а также в отдельных стихах кондаков 40—45, посвященных Воскресению Христову.
Использование Романом Сладкопевцем достаточно широкого круга источников, в том числе и апокрифических, объясняется отнюдь не тем, что он якобы «не был учителем богословия, от которого требовалась философская отточенность» (так это объясняет Н. Успенский) [440], а тем, что далеко не все апокрифические евангелия были отвергнуты Церковью: многие из них, в том числе «Евангелие Никодима», стали неотъемлемой частью церковной традиции. Вообще мнение о том, что преп. Роман не был богословом (это мнение Успенский воспринял от Ж. Гродидье де Матона [441]) нуждается в корректировке. Роман не был автором богословских трактатов, но был богословом в том же смысле, в каком богословом был преп. Ефрем Сирин: для него богословствовать означало не «философствовать о Боге» [442], а воспевать Бога. И Ефрем Сирин, и Роман Сладкопевец полностью соответствовали классическому определению богослова: «Если ты богослов, то будешь молиться истинно, и если ты истинно молишься, то ты богослов» [443].
Одной из наиболее характерных особенностей кондаков Романа Сладкопевца является наличие в большинстве из них сюжетной линии, которая предполагает участие нескольких действующих лиц, вступающих в диалоги либо с автором, либо друг с другом. Создавая эти диалоги, преп. Роман не ставит перед собой задачу воспроизвести исторические события в максимальном приближении к тому, как они в действительности могли происходить: скорее, он дает некое иконографическое воспроизведение этих событий, влагая в уста своих персонажей те слова, которые соответствуют богословскому содержанию описываемого события, а не те, которые этими персонажами были бы произнесены в реальной обстановке. В кондаках преп. Романа все действующие лица той или иной драмы заведомо знают ее конечный итог; более того, отрицательные персонажи как бы сознают свою неправоту и своими словами лишь еще более ее подчеркивают.
Важную композиционную роль в кондаках преп. Романа играют рефрены. Часто они не связаны напрямую с сюжетом кондака и выглядят искусственно «прилепленными» к отдельным икосам. Иногда общий тон рефрена прямо противоречит основному настроению кондака: у кондака на скорбную тему может быть радостный рефрен, и наоборот. Тем самым подчеркивается антиномический и парадоксальный характер сюжетов, которым посвящены кондаки, причем «один смысловой полюс философско– теологической антиномии локализуется в основном тексте, а другой — в рефрене» [444].
Поэтический стиль Романа, как мы уже говорили, генетически связан с семитской традицией, к которой принадлежал, в частности, преп. Ефрем Сирин. Влияние «Нисибийских песнопений» преп. Ефрема весьма заметно, в частности, в диалогах между адом и диаволом из 38–го кондака, одного из нескольких staur? sima — кондаков, посвященных Кресту Христову:
Три креста водрузил на Голгофе Пилат —
два для разбойников, и один — для Подателя жизни,
Которого увидел ад и сказал находившимся внизу:
«Слуги мои и силы мои!
Кто вонзил гвозди в сердце мое?
Деревянным копьем Он пронзил меня внезапно, и я терзаюсь.
Внутренности болят, чрево мое страдает
[и] чувства мои; смущен дух мой,
и я принужден извергнуть [из себя]
Адама и происшедших от Адама, древом данных мне;
ибо древо вводит их снова в рай».
Когда услышал это коварный змий,
он, будучи влеком, побежал и кричит: «Ад, что это?
Зачем напрасно стенаешь? Зачем произносишь эти слова?
То древо, которого ты испугался,
я там приготовил для Сына Марии;
я показал это иудеям для нашей пользы,
ибо это крест, к которому я пригвоздил Христа,
ибо при помощи этого креста я хочу покончить со вторым Адамом.
Так что не беспокойся: он не ограбит тебя,
продолжай держать тех, кто в твоей [власти]. Ибо из тех, над кем мы господствуем,
никто не сбежит снова в рай».
«Перестань, опомнись, велиар, — вопиет ад. —
Беги, открой очи твои и виждь
корень древа внутри души моей.
Он сошел долу, в глубины мои,
чтобы исторгнуть Адама, словно железо.
Образ его некогда предначертал Елисей,
когда вытащил топор из реки [445];
при помощи легкого [предмета] пророк вытащил тяжелый [предмет],
заранее показывая тебе и научая тебя,
что при помощи древа Адам должен быть возведен
из бедственного положения снова в рай.
«Кто внушил тебе эту мысль, о, ад?
Зачем испугался ты там, где нет [причин для] страха,
из?за древа бесчестного, сухого и бесплодного?..»
«Безумным ты внезапно сделался, о, прежде мудрый змий!..
Ибо вот, то древо, которое ты называешь сухим и бесплодным,
произращает плод, вкусив который, разбойник
сделался наследником благ эдемских…»
«Перестань, жалкий ад, удержи страшные слова!..
Ты испугался креста и Распятого,
но ни один из них меня не поколебал…»
Тогда ад возопил к диаволу;
калека незрячему, слепой слепому говорит: «Смотри…
ведь это древо поколебало весь мир,
потрясло землю, помрачило небо,
разорвало скалы, а вместе и завесу [храма],
и тех, кто в гробах, воскресило…»
«Сумело испугать тебя древо Назорея? —
