Глава девятая
ТВАРЬ ДРОЖАЩАЯ ИЛИ?
Стоило мне приблизиться к сараю, и тут же отчаянно затрещал встроенный в детектор счетчик радиоактивности. На дисплее замигало вписанное в треугольник солнышко с тремя лучами и запрыгал цифровой ряд, увеличивая свое абсолютное значение. Эта деревянная хибара «светилась», как новогодняя елка. Радиация! Ну что ж это за непруха такая?!
Я пятился назад до тех пор, пока прибор не успокоился; лишь тогда остановился и обернулся. Возвращаться назад желания не было — там натуральный «Ирак». Одному топать дальше в неизвестном направлении — тоже невесело, но все же лучше, чем сдохнуть здесь и сейчас. Ничего, мы еще поборемся!
И я шмыгнул в заросли молодняка. Деревья и кустарник не росли здесь привычными, рукотворными рядами, а потому находить путь и пробираться сквозь эту «зеленку» было тяжело. Боль вроде окончательно утихла, но и левая рука уже практически не слушалась меня.
Ремень автомата, пристроившегося за спиной, постоянно сползал с плеча, и я перекинул его через шею. Сразу же проверил, насколько удобно и быстро у меня получится его достать из-за спины и пустить в ход, с учетом того, что я все это буду делать одной рукой. Оказалось, что доставать очень неудобно и медленно. И я даже не представлял, насколько точно можно стрелять из полноразмерного «калаша», висящего на ремне, удерживая его при этом одной рукой. То, что я подумал об этом заранее, было хорошим признаком. Все еще соображаю, а значит, шансы выжить у меня весьма велики.
Но пока автомат мешал не сильно, и выбрасывать его я не собирался. Тем более что в одном из накладных карманов штанов я тащил еще один полный «рожок» для него. Взгляд скользнул по этим карманам. Из правого торчала рукоять пистолета. Совсем забыл про него, хотя он и тяжелый, сволочь. Хорошо, что не потерял при падении. Я дернул клапан кармана, разомкнув одну из кнопок, и вытащил пистолет. С третьей попытки, зажав «кольт» между коленей, передернул затвор. Ну вот, пуля в стволе, курок взведен. Дальше все операции можно выполнять и одной рукой. Большим пальцем я поднял предохранитель вверх и вернул пистолет на место, в карман. Курок остался на боевом взводе. Как говорил Седой, «Cocked and locked». Поехали дальше.
Несколько километров я прошагал по этому лесу, но пока самое опасное, что мне встречалось, — это зоны повышенной радиации. Не знал я, сколько отхватил рентген там, у сарая, как и не имел понятия, в каких случаях и сколько нужно принимать этого волшебного радиозащитного средства из аптечек. Ё-мое, хоть бы инструкцию по дозировке какую-никакую вложили!
Я вытащил из кармана и открыл оранжевую коробочку начатой аптечки. На глаза еще раз попалась раздражающая надпись: «Применять по указанию командира». Где же его взять, этого командира?! Открыв зубами колпачок одной из красных капсул средства, я высыпал таблетки в рот. А ну его! Содержимое второй капсулы отправилось туда же. Логика подсказывала, что в одной аптечке не может быть доза препарата, которой можно отравиться. Я снял с пояса флягу и сделал несколько больших глотков. «Колеса» бодро укатились по пищеводу в желудок.
Хотелось присосаться к сосуду с живительной влагой и выпить большую часть содержимого. А нельзя! Рану промыть нечем будет. Фляга вернулась на свое место, и я побрел дальше. В пути еще несколько раз тихо пикнул детектор, показывая символы, незнакомые мне. Радовало только одно — это была не повышенная радиация, которую нельзя увидеть. И, не ощутив никаких странных воздействий на свое тело, не разглядев вокруг ничего подозрительного, я шел дальше. В голове немного шумело, а в ушах летало эхо каких-то голосов, но думаю, что это было побочное действие обезболивающего средства или таблеток.
Через некоторое время молодой лес закончился. Дальше широко раскинулось открытое пространство с солидным комплексом зданий, а за ним уже красовался густой и взрослый сосновый лес. Я лег на землю и дополз до небольшого холмика, поросшего высокой травой. Первого же беглого взгляда хватило, чтобы понять: некогда все это скопление было животноводческой фермой. Возле длинного стойла, крыша которого практически обрушилась, было еще несколько кирпичных строений разных размеров, пребывающих в таком же плачевном состоянии.
Совсем рядом я заметил валявшийся на земле бетонный столбик с облупившимся дорожным знаком. На голубом прямоугольнике едва различалось изображение автобуса. В паре метров от него, над мелкими камнями бетонной крошки, размывая пространство, пульсировала крупная гравитационная аномалия. Когда-то здесь была остановка. Однако никаких признаков дороги я не заметил — сорвавшаяся с цепи природа уже полностью поглотила ее. Та же судьба ждет и эти частично обрушившиеся постройки.
Контрастные рыжие кирпичи зданий проявлялись на фоне осыпавшейся штукатурки. Кривые бетонные столбики обозначали некогда огражденное пространство фермы. Все мертво и заброшено. Ни единого движения в поле зрения.
Я достал «кольт», встал на ноги и быстро пересек пространство, отделяющее стойло от молодого леса. Вбежав внутрь длинного помещения, выпучив глаза и панически размахивая пистолетом из стороны в сторону, я лихорадочно осмотрелся по сторонам. Пустые ясли, прогнившие деревянные опоры и балки, навалы битого шифера. Пусто, никого. Интересно, что случилось со всеми этими животными, что были здесь брошены в тот злополучный день, когда рванул реактор?
Туман в голове мешал соображать, но я все же понял, что в таком помещении оставаться опасно. Слишком много здесь «дыр», из которых в любой момент может повылезать всякая нечисть, и укрыться от уродов просто негде будет. Нужно идти вон к тем кирпичным зданиям. Когда я перебегал сюда, на крыше одного из них приметил круглое чердачное окошко.
— Чердак! — слово непроизвольно сорвалось с моих губ.
Лучшего укрытия на данный момент не найти и не придумать. Сказано — сделано. Шустрой мышкой я прошмыгнул по развалинам, и по скрипучей ржавой лестнице поднялся в это укрытие. Пространство между потолком и крышей оказалось просторным, прямо целый ангар, а не чердак. Тут я и занялся своей раной. Срезал рукав кителя и водолазки, аккуратно промыл дыру, плотно перебинтовал все плечо и на всякий случай вколол еще одно обезболивающее.
Закончив процедуру, я сел на перекрытие и прислонился спиной к бугристой кирпичной трубе. И что же дальше?
— А дальше — старость, пенсия и могила, если твой гребаный завод не развалится еще до того! — Вдруг прямо передо мной появилась моя мама собственной персоной.
Плод моего воображения или глюк, вызванный действием лекарств, она стояла, одетая в свой выцветший домашний халат, опираясь на свою замызганную, исцарапанную палочку, и грозно махала мне своим костлявым кулачком.
— А если сольют предприятие какому-нибудь козлу-депутату, так и в безработные сразу пойдешь! Кому ты нужен в нашей стране, инженер-подводник?! А вот сдохну я, так ты вообще засрешься по самые уши и в четырех стенах в одиночестве ласты склеишь. От цирроза печени склеишь! Сколько я тебе говорила, чтобы за ум взялся да завел себе бабу толковую! Она бы тебя вычухала! Хотя кто уже на тебя такого клюнет?
— Вот только твоих лекций мне здесь и не хватало! Давай не будем, мам, — огрызнулся я, позабыв, что это зрелище и эта нотация мне наверняка мерещатся, — или ты не понимаешь, что я только ради тебя и пытаюсь выжить тут?! Не будет меня, долго ты на свою пенсию проживешь? Кто тебе с лекарствами поможет, кто тебе стакан воды принесет, когда здоровья совсем мало станет? А хоронить тебя кто будет — Саша Пушкин?!
Где-то глубоко внутри искорка незатуманенного снадобьями разума кричала, что это все нереальное, но крик этот был не громче, чем стон заживо похороненного глубоко под землей. Образ моей матери скорчил гневную гримасу и исчез.
— Куда же ты?! Вот сейчас пущу себе пулю в голову, — я приставил «кольт» к виску, — и пошло все на!..
— Давай-давай, туда тебе и дорога, тряпка, — из темного угла памяти выбралась и стала предо мной
