родину. Ты будешь ругать меня за глупость? Признаю, решение далось нелегко, ведь я надеялся вернуться домой и провести похоронный обряд на твоей могиле. Но если то, что открылось мне, — правда, то тебя нет ни там ни тут. Наш путь проходит по бездорожью, где нет ни отъездов, ни прибытия. Крылатое Сердце, я решил следовать этому пути, положиться на будущее во всем, что мне не удалось совершить, и принять неизвестность.
Соотечественники пытались отговорить меня, но безуспешно. Они опасались, что я окончательно потерял рассудок, но меня не заботили их тревоги. Я знал, что ты меня поймешь, — ведь моим свадебным подарком стали написанные в свете лампы истории. Вот почему, каким бы странным это ни казалось со стороны, я сижу сейчас на щербатой палубе корабля под названием «Святая Мария» и пишу тебе письмо.
Завоеватель бросает на меня недовольные взгляды. Я знаю, что он еще злится из-за того, что лишился богатой добычи, и взял меня на борт лишь из расчета вытянуть драгоценные сведения. Тем не менее, поскольку мы не понимаем языка друг друга, взаимное невежество дает мне некоторое преимущество. Я смогу заслужить уважение Больших Носов делом, а не словами, а заодно понаблюдать за ними и изучить варварскую культуру.
Со временем я выучу их язык и расскажу их правителю о чудесах Срединного царства, победах Сандаловых Штатов Автократии и славе нашего народа. И я буду писать тебе с другого конца света — востока настолько далекого, что его можно считать западом, где встречаются луна и солнце. Оттуда я начну посылать в Срединное царство и США истории, которые будут читать все, — истории о другом мире, написанные чернилами новой луны.
Пат Кадиган
ДОНЕСЕНИЯ С ФРОНТОВ РЕВОЛЮЦИИ
Дилан едет в Чикаго.
Летний воздух, уже наэлектризованный жестокостями войны, успешными и неудачными покушениями, антивоенными выступлениями, вдобавок чрезмерно переполнился слухами. Страсти разгорались, чего ни коснись, и взмывали высоко — на восемь миль вверх, нет, буквально до небес, — увлекая за собой братьев и сестер. В довершение всего в Белом доме сидел сумасшедший.
«Джонсон, твоему отцу следовало бы вовремя свалиться с твоей матери, а сейчас сваливай сам!» Граффити на любой вкус, даже для полуграмотных, — должно быть, этим летом продажи красок были феноменально высоки. Старый ублюдок с рожей, как у собаки, которую подняли за уши, не желал сдаваться, отойти в сторону и изящно склониться перед неизбежным. Он, видите ли, президент! Чертов президент! Слыхали такое, собратья мои американцы? «Вышвырнуть Джонсона? Как бы не так! Даже не думайте об этом, парни. Мы должны вышвырнуть этого сладкозадого Хамфри. Чертова стыдоба — вот что он собой представляет».
«А президент-то чокнутый», — шептались вокруг Капитолийского холма, и эти шепотки распространялись, превращаясь в крики. «Сумасшедший в Белом доме! Что в голове у ЛБД?» И если кто еще не понял, что он рехнулся, когда начал бомбить Вьетнам и посылать туда все больше войск, то его убежденность, что он может выстоять против Бобби Кеннеди, довершила дело. Роберт Ф. Кеннеди, братец убиенного Джека, канонизированный при жизни после покушения, совершенного американцем, вне всяких сомнений еще более чокнутым, чем ЛБД, — взмыленным арабом с именем, похожим на автоматную очередь: Сирхан Сирхан, ба-бах, ба-бах. Золотой Мальчик Кеннеди в самом деле
Но Джонсон-Безумец собрался баллотироваться! Вне всякого сомнения, он опасный псих. Сумасшедший в Белом доме — черт подери, ни к чему метеоролог, чтобы понять, куда дует ветер!
И все-таки один метеоролог имелся. В конце концов, разве Дилан не сказал, что ответ надуло ветром? И раз уж он приезжает в Чикаго, чтобы поддержать своих братьев и сестер, это
Ветераны Движения за гражданские права уже припасли снаряжение для бунта. Спустя семь лет после первого марша свободы, остановленного в Бирмингеме, чувство унижения и поражения, после того как они позволили министерству юстиции сгрести их в кучу и перетащить в Новый Орлеан ради их же собственной безопасности, вновь вспыхнуло после насильственной смерти человека, проповедовавшего победу через ненасилие. Ему приснился сон, а к пробуждению призвал пистолетный выстрел. Грезить можно и во сне. Но сейчас Америке пора проснуться.
Энни Филлипс:
— К тому времени многие в Америке уже проснулись. Я была в Чикаго еще в 1966 году, за два года до событий в Маркетт-парке. И если бы мне не довелось очнуться до апреля 1968 года, в тот день это произошло бы обязательно. Мы стояли, окруженные тысячами самых отвратительных белых американцев, размахивающих флагами конфедерации, свастикой и орущих на нас. А потом они начали швырять в нас камнями, кирпичами, бутылками, и я видела, как попали в голову доктора Кинга. Я думала, что в тот день он погибнет. И мы вместе с ним. Но все остались живы, хотя были на волоске от смерти. Потом мы уезжали на автобусах, а они гнались за нами. Я обернулась, посмотрела в эти лица и подумала: «Надежды нет. Никакой надежды!»
Когда Дейли получил постановление суда, запрещающее большим группам устраивать марши в городе, я с облегчением выдохнула — говорю честно. Мне казалось, что этот человек спас мою жизнь. А потом доктор Кинг сказал, что мы устроим марш в Сисеро. Это пригород, а на пригороды постановление не распространяется. Я не хотела участвовать, знала, что они нас убьют — застрелят, сожгут, разорвут на куски зубами и голыми руками. Некоторые из нас были готовы встретиться с ними лицом к лицу. Я правда верю, что Мартин Лютер Кинг погиб бы в тот самый день, если бы Дейли не подсуетился и не велел ему идти на митинг в Палмер-хаус.
Соглашение о встрече на высшем уровне? Мы называли его продажным соглашением. Большинство из нас. Думаю, даже доктор Кинг это понимал. И все равно многие наши отправились на марш в Сисеро. Меня там не было, но, как и все остальные, я знаю, что произошло: двести погибших, в основном черные, и многомиллионный материальный ущерб. Хотя я не могу переживать из-за собственности, когда пострадали люди. И пусть меня там не было, какая-то часть меня погибла в тот день в Сисеро и возродилась в гневе. К 1968 году у меня накопилось немало счетов к старому доброму Чикаго — городу старикана Дейли. Я не жалею о том, что сделала. Разве что о том, что бомба Дейли не достала. На ней стояло его имя, которое я сама написала с одной стороны трубы: «Билет в ад для Ричарда Дейли, туристический класс».
Вспоминая тот день, я думаю, что мне бы больше повезло в роли снайпера.
Ветераны Движения за свободу слова в Беркли тоже знали, против чего они выступают. Кампания Рейгана со слезоточивым газом, направленная против протестующих в кампусе, вызвала одобрение у поразительного числа людей, чувствовавших, что Великому Обществу серьезно угрожают беспорядки, созданные диссидентами из кампуса. Предположение, что чрезмерные силы полиции не столько решили проблемы, сколько вызвали их, было отвергнуто администрацией Рейгана и его последователями из числа
