автомобиля и вновь заговорил: — Дело в чем… Евреи, американцы… капитализм — все они должны быть скованы страхом. Разделенная Империя ни для кого не опасна. Ее ждет упадок!
— Я сделаю все, что от меня зависит, сэр. Мы все будет стараться, — ответил Мэнверинг.
— Я знаю, знаю, — пробормотал министр. — Но, Ричард, сегодня днем… я упражнялся в фехтовании на мечах. Ничтожные короткие мечи!
Мэнверинг задумался: «Я знаю, чем он удерживает меня. Как будто вижу этот механизм. Но мне не следует тешить себя мыслями, будто мне известна правда».
Министр запрокинул голову, словно пронзенный нестерпимой болью, и продолжил:
— Применение силы всегда можно оправдать. Так должно быть. Но Гесс…
Мэнверинг медленно произнес:
— Мы уже пытались ранее, сэр…
Министр с размаху ударил кулаком по крыше автомобиля, прерывая собеседника:
— Ричард, разве ты не видишь? Это не мы! Не в этот раз. Были задействованы его собственные люди… Бауман, фон Таден… Большего я не могу сказать. Сам он старый человек, у него нет прежнего веса и значимости. Эта идея, которую они хотят воплотить, — идея Гесса. Понимаешь? Это —
Мэнверинг хранил молчание, думая о книге, появившейся в его комнате. Министр снова сжал его руку в своих.
— Призраки, Ричард, — сказал он. — Еще никогда они не были так близко. Мы можем научить наших детей бояться темноты. Но… не в наше время. Не для нас. Есть жизнь, и есть надежда. Мы можем сделать так много…
Мэнверинг подумал: «Кажется, я выпил слишком много вина… какое странное состояние…» Словно огромной волной, его захлестнули уныние и безразличие. Он безропотно последовал за министром обратно в зал, через мрачные помещения бункера — туда, где в камине полыхал огонь, а на ветвях ели сверкали огоньки свечей. Мэнверинг услышал детское пение, заглушаемое гулом ветра, и заметил, что дети уже качаются от усталости, почти засыпая на ходу. Казалось, сам дом, утомленный веселым праздником, отходит ко сну. Она, конечно, тоже ушла. Он сидел в углу, не спеша пил вино и, размышляя, наблюдал, как министр переходит от одной группы гостей к другой, еще раз поздравляя и прощаясь. Постепенно зал опустел, только слуги неслышно двигались по комнате, прибирая и наводя порядок.
Его внутреннее «я» наконец задремало и затихло, как это обычно бывает в конце долгого утомительного дня. Усталость снизошла, подобно благословению. Мэнверинг осторожно поднялся с кресла и направился к двери. «Мне не следовало оставаться здесь», — подумал он, прежде чем его сознание отключилось.
Мэнверинг достал из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и дважды повернул. «Теперь она будет ждать, — подумал он. — Как все те письма, что так и не были написаны, как те телефонные звонки, что так и не раздались в тишине комнаты». Он распахнул дверь.
— Что тебя задержало? — спросила она.
Он шагнул в комнату и спокойно закрыл за собой дверь. В камине потрескивали поленья, языки пламени весело плясали, перескакивая с одного из них на другое; шторы на окнах были задернуты. Она сидела у камина, босая, все еще в черном вечернем платье. На ковре около нее стояли бокалы и пепельница, полная окурков. Горела одна лампа; в мягком отсвете глаза девушки казались большими и темными.
Мэнверинг скользнул взглядом по книжной полке. Книга Гесслера стояла на том месте, куда он ее поставил.
— Как ты вошла? — поинтересовался он.
Она тихо рассмеялась:
— Рядом с дверью висел запасной ключ. Я забрала его, разве ты не заметил?
Он шагнул к ней и внимательно посмотрел на нее сверху вниз. «Появился новый фрагмент загадки, — подумал он. — Их слишком много, и все так сложно».
— Ты сердишься? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
Она похлопала рукой по ковру и нежно добавила:
— Пожалуйста, Ричард, не злись.
Он не спеша сел рядом, не отрывая взгляда от лица девушки.
— Что-нибудь выпьешь? — спросила она.
Мэнверинг молчал. Не дождавшись ответа, она наполнила бокалы и повторила:
— Где ты был все это время? Я думала, ты давно поднялся наверх, в комнату.
— Я разговаривал с министром, — ответил он.
Она медленно чертила указательным пальцем по ковру, повторяя замысловатые узоры. Ее густые волосы золотистого цвета волной упали на плечо, обнажая нежные изгибы шеи.
— Я сожалею о том, что произошло, — сказала она. — Я была глупа. И еще слегка напугана.
Мэнверинг неторопливо отпил из бокала. Он чувствовал себя уставшим и обессилевшим, подобно старому автомобилю. Адское мучение — вновь размышлять в это время ночи.
— Что ты здесь делала? — спросил он.
Она подняла на него глаза, взгляд прямой и открытый.
— Просто сидела, — ответила она. — Слушала завывания ветра.
— Наверное, было не очень весело?
Она медленно покачала головой, не отрывая взгляда от его лица.
— Ты меня совсем не знаешь, — тихо проговорила она.
Он снова молчал.
— Ты не веришь в меня, ведь так? — задала она вопрос.
Он подумал: «Тебя необходимо понять. По сравнению с другими ты совершенно иная. Я недооценивал себя». Но вслух произнес:
— Нет.
Она поставила свой бокал на ковер, улыбнулась и забрала его бокал. Наклонившись к нему, она нежно обвила рукой его шею.
— Я думала о тебе, — прошептала она. — Мне трудно было решиться…
Она поцеловала его, и он почувствовал, как ее язык нежно толкнулся вперед, приоткрывая его губы.
— Мм… — промурлыкала она и, слегка откинувшись назад, улыбнулась. — Ты не против?
— Нет.
Она сжала губами прядь волос, снова наклонилась и поцеловала его. Его тело незамедлительно отозвалось на ее прикосновения, он крепко обнял ее и прижал к себе.
— Ох уж это платье, только мешает, — пробормотала она и завела руки за спину, расстегивая молнию. Свободной волной ткань упала с плеч, обнажая тело девушки до талии. — Теперь все как в прошлый раз, — сказала она.
— Все никогда не повторяется в точности, — медленно ответил он.
Она перекатилась через его колени и улеглась, пристально вглядываясь ему в глаза.
— Я повернула время вспять, — прошептала она.
Позже, в полудреме, она пробормотала:
— Я была так глупа…
— О чем ты?
— Я была очень застенчива, вот и все, — объяснила она. — На самом деле я не хотела, чтобы ты уходил.
— А как же Джеймс? — спросил он.
— У него кто-то есть. Я не знала, от чего я отказывалась.
Он нежно гладил ее, проводя рукой по плавным изгибам тела. Прошлое и настоящее тесно
