2
Оливье не знал, радоваться ему или беспокоиться еще больше. Франки шли день за днем. Они сровняли с землей стены Памплоны, практически из чистого куража и чтобы умерить страхи арабских союзников, и оставили тех наслаждаться добычей. Багдадский посол, однако, не покинул войско, и ясно было, что он задержится с франками, пока король не отошлет его или пока не поступит приказ от калифа. Равно как и византийцы. Король стал полем их битвы, и король знал об этом. Кажется, его это забавляло в те редкие мгновения, когда он вообще задумывался о создавшемся положении.
Никто не попытался убить Роланда. Ни кинжала из темноты, ни яда в вине. Никто даже не нашептывал на ухо королю, стараясь пошатнуть уверенность Карла в преданности его племянника. Все как будто померещилось Оливье. Или грек в конце концов одержал верх и Ганелон отступил, подыскав себе менее опасную забаву.
Поведение Роланда по отношению к отчиму не изменилось. Оливье было труднее. Он никогда не умел лгать. Он старался держаться подальше от предателя, хотя приходилось прилагать к тому немалые усилия. Ганелон, убитый Оливье, — ничуть не более радужная перспектива, чем Ганелон, убитый Роландом, и это преступление все равно погубило бы бретонского графа. Что, несомненно, порадовало бы хитрого змея и на том свете.
Поэтому они не предприняли ничего, даже не сообщили королю, ведь в конечном счете у них не было доказательств. Дни мелькали в бесконечных переходах и стоянках и — однажды — в штурме Памплоны. За ее обрушившимися стенами поднимались Пиренеи, словно разбитые богами крепостные зубцы. Здесь настроение войска чуть улучшилось. Пиренеи были валами крепости, а за ними простирались поля и леса Галлии.
По обычаю и по собственному предпочтению Роланда, тяжелая бретонская кавалерия либо двигалась в авангарде, либо прикрывала тыл. В Испании Роланд скакал впереди войска, и его обгоняли только разведчики, но, когда холмы превратились в горы, король велел ему переместиться в центр. Оливье последовал за Роландом без колебаний — молочный брат графа и его побратим, неразлучный с ним, словно тень. Склон становился все круче. Они оставили боевых коней впереди, с оруженосцами, и пересели на более надежных мулов. Вдоль рядов войска пронеслись смешки. Роланд хохотал и шутками отвечал на шутки, но Оливье сжал зубы и ехал молча.
Карл, который в первую очередь был человеком практического склада, взгромоздил свою королевскую задницу на собрата их собственных скакунов. Никто, как заметил Оливье, даже не взглянул на него косо. Как и всегда во время войны, наряд Карла не отличался от обмундирования рядового солдата, не считая золотой полоски на шлеме. Король приветствовал их со всегдашней теплотой.
Ни Роланд, ни Оливье не поспешили с ответом. Короля, по обыкновению, окружала свита. Там были византийцы и багдадские послы. И Ганелон. Он скакал рядом с королем на арабской кобылке с небольшой изящной головой. Ганелон казался воплощением невинности — советник, сопровождающий своего сюзерена.
Карл знаком подозвал Роланда. Ганелон пропустил его вперед с самым доброжелательным видом: ни кинжала в руке, ни ненависти в глазах. Роланд предпочел не встречаться с ним взглядом. После небольшой паузы, когда мулы вновь выстроились цепочкой, король произнес:
— Роланд, сын сестры, местность вокруг нас изменилась, и я хочу перестроить армию. Впереди должно быть чисто, так что авангард справится и меньшими силами. Я беспокоюсь за тыл — в горах скрываются разбойники, да и обоз не может ехать быстрее. Ты и твои бретонцы нужны мне там. Ты согласен?
По спине Оливье пробежала дрожь. Совершенно разумный приказ, и король, следуя своей привычке, преподнес его как просьбу — можно было согласиться или отказаться. Бретонцы, с их тяжелыми доспехами и огромными боевыми конями, могли защитить все, на что дерзнули бы покуситься разбойники. А разбойники, конечно же, могли покуситься на обоз и трофеи.
Но вовсе не перспектива встречи с шайкой грабителей заставила Оливье похолодеть. Это было выражение лица Ганелона. Мирное. Невинное. Казалось, он едва слушает, словно кружащий над дорогой ястреб занимает его куда больше, чем граф в арьергарде.
Слишком нарочито. Он должен был сейчас насмехаться, ясно давая понять, по чьему совету Роланду придется глотать пыль и сторожить войсковой обоз.
Как будто сообразив, что он переигрывает, Ганелон опустил голову и улыбнулся пасынку. Оливье не требовался провидческий дар, чтобы предсказать реакцию Роланда. Бретонец ощетинился; его мул развернулся и попытался лягнуть кобылу Ганелона. Та увернулась с небрежной легкостью.
— Ты, — прорычал Роланд, — что ты задумал? К чему это перестроение сейчас, когда мы уже почти в Галлии?
— Мой господин король, — с готовностью ответил Ганелон, — узнал от разведчиков, что дорога впереди крута и отвесна и проход узок. Нам потребуются и отвага, и бдительность, особенно в тылу, где грабители с наибольшей вероятностью нанесут удар. Кто, как не бретонские рыцари, лучше всего защитит нас?
Гладкая речь, и даже тон безукоризненно вежлив. Оливье с радостью придушил бы говорившего. Роланд вскинул голову и сузил глаза, вглядываясь в лицо отчима. Оно оставалось бесстрастным.
— Ты хочешь, чтобы я был там, — сказал граф. — Что, если я откажусь?
— Тогда мы пошлем другого, — отрезал король, прежде чем Ганелон успел произнести хоть слово.
Оливье мог бы поклясться, что государь почувствовал неладное, но или был слишком погружен в свои мысли, или слишком привык к вражде родичей, чтобы обратить на это должное внимание.
— У меня есть основания полагать, что нас ждет еще один бой, прежде чем мы покинем Испанию: месть за Памплону или последний удар мятежников из Кордовы. Согласен ли ты охранять мой тыл?
Роланд выпрямился в седле. Он попался — попался прочно и без всякой надежды на отступление. Сам Ганелон не справился бы лучше. Голос Роланда прозвенел в горах, заглушив на мгновение песню ветра над перевалами:
— Всегда, мой король.
Карл улыбнулся и, перегнувшись в седле, заключил племянника в объятия:
— Смотри хорошенько, сын сестры. Половина сокровищ в моей повозке принадлежит тебе и твоим людям.
Роланд рассмеялся:
— Тем больше причин охранять ее! Поехали, Оливье. Нам надо послужить королю.
— Это оно, — сказал Оливье, пока они пробирались в тыл марширующей армии. — То, чего он ждал.
Глаза Роланда вспыхнули, а ноздри широко раздулись, ловя запах угрозы. Но вслух он ответил:
— Откуда ты знаешь? Может, он хочет отравить пиво, которое я выпью за ужином, и убрал нас подальше, чтобы сделать это без помех. Так что вечером я буду пить воду или вино. Тогда ты успокоишься?
Оливье покачал головой. Он уже мог разглядеть их штандарт. Люди графа ожидали на крутой каменистой тропе — их задержал королевский посыльный. Похоже, они радовались остановке. Часть отдыхала, часть осматривала копыта и упряжь лошадей и мулов. Армия тянулась мимо них. Сейчас насмешек не было слышно — слишком много усилий уходило на то, чтобы просто дышать.
Медленно, с мучительной неторопливостью приблизился обоз. Охранявшие его солдаты с готовностью убрались вперед, подальше от грохочущих повозок, мычащих и выбивающихся из сил быков и непрерывно сыплющих проклятиями погонщиков. Бретонцы Роланда заняли место стражников. Без всякой команды они вновь пересели на боевых коней.
— Тоже чуешь неприятности?
