– Определитель не показал. Номер был блокирован. Я хотел поговорить с Альбертом. Может, ему тоже…
– А если это он и звонил? Хотел заработать. Ведь, кроме него и Ритвелда, никто не знал о вашей афере. Вы могли об этом подумать.
– Нет, я не… На Альберта голос не был похож совершенно.
– Хорошо. Вы договорились с Койпером о встрече. Что дальше?
– Он сказал: «Приходите вечером». Я… Я уже вам сказал – у меня уже была назначена… «Но я освобожусь поздно, – сказал я, – часов в двенадцать». «Приходите в двенадцать», – сказал он.
– Как трогательно, – вздохнул Манн. – Жаль, что это неправда.
– Что неправда?
– То, что вы рассказываете. Это уже вторая версия. Если третья тоже окажется фантастической, я, пожалуй, передам их Мейдену, ему будет интересно.
– Послушайте! – воскликнул издатель. – Я хочу выпить! У меня в горле пересохло.
– И потому вы никак не решитесь сказать правду?
– Там, в шкафчике, коньяк…
– Ну да, вы же здесь все обшарили. Доставайте, все равно ваши отпечатки есть уже на всех предметах. Спасибо, я пить не буду. Можете считать, что я на работе.
Кейсер точно знал, где что лежит. Плоская бутылка «Наполеона» – на верхней полке, рюмки – в левом шкафчике снизу. Он достал две, но одну, встретив недовольный взгляд Манна, поставил на место. Налил себе по самый край – рюмка, впрочем, была небольшая, граммов на пятьдесят – и выпил мелкими глотками.
– Легче? – участливо спросил Манн. – Теперь поставьте на место бутылку, а рюмку помойте, протрите полотенцем и тоже поставьте в шкафчик. Зачем создавать сущности сверх необходимого?
– Какие сущности? – вскинулся Кейсер. – Ах, вы это фигурально…
Прежде чем сделать так, как посоветовал детектив, Кейсер налил себе еще рюмку и выпил залпом.
– Теперь, – сказал Манн, – вы можете, наконец, сказать правду. Хотите, я начну?
– Начните, – согласился Кейсер. – Все равно, то, что происходило на самом деле, вам никогда и в голову не придет. А если расскажу, вы не поверите. Какой же смысл?..
– Тогда прервите меня, если я начну ошибаться. Полагаю, шантажист вам действительно звонил. И с Койпером на вернисаже вы действительно говорили. Но к себе он не звал. «Давайте встретимся в десять, – предложил он, – в кафе 'Мендельсон'»…
– «Мендельсон»? Почему «Мендельсон»? – поднял брови Кейсер. – В жизни туда не пойду, и Альберт это прекрасно знал. Он предложил встретиться в кофейне Эккермана. На Дамраке.
– Это уже теплее, – пробормотал Манн. – Продолжайте в том же духе.
– Я… Я действительно был у женщины. Ушел в половине десятого, она обиделась… Неважно. Альберт ждал меня, я рассказал ему о странном звонке. Оказалось, тот же голос звонил и ему. Удивительно, но оба мы подумали о Христиане. Мы не считали его способным на такие выходки, в конце концов, семь лет прошло… Да ведь и сам Христиан сидел в этой лодке, и если шантажировать… В общем, сейчас эта мысль кажется мне нелепой, а тогда на нас обоих будто затмение нашло, мы только о Христиане и говорили, и говорили о картинах, они стали за эти годы какими-то… не другими, и я, и Альберт прекрасно помнили все детали, нам не нужно было мнение экспертов, мы оба видели – Христиан не рисовал новых картин, он выставил те, старые, но теперь картины производили иное впечатление. Они… это действительно были шедевры, в то время как прежде о них можно было сказать: «Замечательно. Дорогие пейзажи. Классная, профессиональная работа». Шедевры? Вряд ли…
– Мы говорили об этом, – продолжал Кейсер, глядя на лежавшие на коленях ладони, время от времени он поднимал взгляд на Манна, будто для того, чтобы убедиться: детектив никуда не исчез, сидит, слушает, не записывает, а запоминает, память у него, значит, хорошая, молодой еще. – У Эккермана закрывают рано, в одиннадцать, и когда нас попросили, мы еще не закончили разговор, я предложил посидеть у него, это недалеко, вы знаете, а ко мне дальше, да и жена…
– Дверь должна была хлопнуть, когда вы входили, – сказал Манн.
– Что? Дверь? Да, есть у нее такое свойство. Но Альберт как-то умел… У него получалось… Больше ни у кого. При чем здесь дверь? Это важно?
– Нет, – сказал Манн. – Продолжайте. Вы пришли сюда…
– Сидели здесь, как с вами сейчас, я – на этом самом месте, Альберт – на вашем. Немного выпили, думали, что делать с шантажистом, решили подождать, будет ли второй звонок, было уже за полночь, когда…
Кейсер замолчал, поднял ладони к лицу, приложил к щекам и застыл, неподвижно глядя в какую-то точку на стене позади Манна. Детектив медленно обернулся – ему показалось, что сзади стоит кто-то, кого издатель не ожидал увидеть и поэтому пришел в совершенное замешательство, но никого там, конечно, не было – стена, на которой висела доска с ножами, рядом – кухонный шкафчик, белый, с коричневыми пластиковыми ручками.
– Когда что? – спросил Манн, не выдержав молчания.
– Он вон там и появился, за вашей спиной, – проговорил Кейсер. – Секунду назад не было, и вдруг – стоит. Я его сразу увидел, а Альберт смотрел в мою сторону и обернулся, когда я… Так странно, будто он услышал наш разговор и пришел…
– Кто? – вскричал Манн.
– Ну… Христиан. Он там стоял и смотрел на Альберта. Откуда он появился? Не в дверь. Подавно не в окно. И не из шкафа же, на самом деле… Альберт протянул руку, думал, наверно, что это призрак, рука уперлась Христиану в грудь, я видел, как пальцы Альберта сминали рубашку, на Христиане была его желтая рубашка в коричневую полоску, он был в ней на вернисаже…
«Альберт, я принес тебе кое-что», – сказал он и достал из кармашка маленькую коробочку, что на ней было написано, я не видел, а лежали капсулы розового цвета, Христиан достал одну, положил на ладонь и протянул Альберту.
«Ты как сюда попал?» – спросил Альберт. Он будто не видел капсул и коробочки тоже, его совершенно вывело из равновесия появление Христиана, дверь ведь из кухни была закрыта, окна тоже…
«Положи в рот и проглоти», – сказал Христиан, не отвечая на вопрос. Он разжал Альберту ладонь, вложил в нее сначала одну капсулу, затем вторую, третью, а тот стоял и смотрел, я тоже не мог сказать ни слова, у меня язык будто рассохся, ужасно хотелось выпить, и я налил себе коньяка… А потом…
Кейсер опять надолго замолчал, но на этот раз Манн не стал его подгонять, надо же было дать человеку подумать, приправить свое сочинение нужными деталями, подробностями, выпил издатель изрядно, но не настолько все же, чтобы не понимать, каким нелепым выглядел его рассказ и что сказал бы, услышав его, старший инспектор Мейден.
– Потом, – закончил Кейсер неожиданно твердым голосом, будто действительно за эти минуты точно все обдумал, решил, какой линии поведения следует придерживаться, и произносил теперь текст, в котором каждое слово стояло на своем, единственно возможном месте, – потом Альберт, будто под гипнозом, положил в рот одну капсулу за другой, Христиан протянул ему стакан с водой – налил из-под крана – и Альберт запил. Я видел их обоих в профиль – Альберта слева, Христиана справа. Христиан забрал у Альберта стакан, поставил на столик… Сейчас там ничего нет, наверно, полиция забрала на экспертизу. Ничего не найдут, там была обычная вода… Коробочку Христиан на моих глазах бросил в мусорное ведро – вон там оно, под раковиной, видите, оно пустое, наверно, и оттуда полиция все вымела, и тогда я не понимаю, почему они сразу не поняли, как умер Альберт. На моих глазах… Лицо его перекосилось… боль, наверно, была адская, руками он схватился за живот, согнулся пополам и повалился на пол, я его не видел из-за стола, и ноги у меня не двигались, то ли от выпитого, то ли от страха или какого-то другого ощущения… Я смотрел на Христиана, который смотрел на Альберта, и по тому, как реагировал Христиан, мог представить, что происходило… Он стоял и смотрел, внимательно, с участием – да-да, на лице его было участие и сожаление, и горечь, и печаль, а потом все кончилось, и лицо Христиана стало спокойным, он вздохнул, посмотрел в мою сторону, и у меня создалось впечатление, что меня он не видел. Дверь в комнату видел, она была закрыта, я это знал, а меня самого – нет. Вам наверняка знакомо это ощущение: когда смотрят будто сквозь тебя и не видят в упор… А потом он исчез.
