– Дорогой Тиль, вы не хотите думать! Разумеется, я установил наблюдение за домом и мастерской Ритвелда, и мне сообщили, как только…
– Я мог и не принять предложение, – пробормотал Манн, в мыслях укоряя себя за очевидный прокол: ему и в голову не пришло проверить, ведется ли наблюдение за художником.
– Не могли! – бодро провозгласил инспектор Мейден. – Не такое у вашей фирмы финансовое положение, чтобы отказываться от выгодного и простого дела.
– Простого? – уцепился Манн за наверняка не случайно сказанное слово.
– Простого, – твердо повторил Мейден. – Давайте договоримся, Манн. Я разрешу вам прочитать кое- какие страницы из материалов расследования, – когда все будет надлежащим образом оформлено, конечно, – а вы расскажете мне, почему смерть Койпера так взволновала Ритвелда. Что общего между этими людьми? Вы понимаете, какая именно информация меня интересует?
– Разумеется, – кивнул Манн. – И поскольку вас интересует подобная информация, вы не уверены в причине смерти Койпера.
Мейден внимательно посмотрел Манну в глаза (тот не опустил взгляда) и сказал:
– Дорогой Тиль, меня интересует не Койпер, а ваш клиент.
– Мой клиент? – нарочито удивился Манн.
– Давайте изменим условия еще не заключенной сделки. Я расскажу вам, что знает полиция, а вы мне скажете, почему Ритвелд уверен в том, что Койпера убили.
«Черт, – подумал Манн, – надо сто раз думать, прежде чем открывать рот в присутствии Мейдена. Почему я каждый раз допускаю, что инспектор менее умен, чем мне это доподлинно известно по прежним встречам?»
Ответ был прост: выглядел Мейден простецким парнем, недалеким и говорливым полицейским, и даже те, кто хорошо знал жесткий и расчетливый ум старшего инспектора, в первые минуты разговора с ним поддавался влиянию внешних факторов, забывая на время о том, что нужно остерегаться и не говорить лишнего.
Изображать перед Мейденом святую невинность было по меньше мере глупо, но и пересказывать соображения художника Манн не собирался, тем более, что в соображениях этих для старшего инспектора не было, скорее всего, ничего интересного.
– Койпер был на вернисаже у Ритвелда, – доверительно сообщил Манн о том, что Мейдену, скорее всего, было уже известно. – Они обменялись парой слов, а наутро Койпера нашли мертвым. Художники – люди очень чувствительные, замечают самые незначительные детали…
– Хотя чаще всего потом не могут их описать словами, – сказал Мейден. – Художники, дорогой Тиль, самые ненадежные свидетели, смею вас уверить, если вы в этом еще не убедились сами.
– Как свидетели – наверно, – согласился Манн. – Выступая свидетелем, художник вынужден рассказывать не о своем восприятии реальности, а о реальности как таковой. А есть ли реальность как таковая в сознании художника?
– Оставим это, – покачал головой Мейден. – На какую деталь обратил внимание ваш клиент, разговаривая с Койпером?
– Это не деталь реальности, а впечатление, и потому я склонен верить… На Ритвелда Койпер произвел впечатление человека, удовлетворенного жизнью. Человека, строившего планы на будущее – он не сказал ничего о своих планах, но Ритвелд убежден, что такие планы у Койпера были. И потому, узнав о самоубийстве…
– Разве газеты писали о самоубийстве? – прервал Манна Мейден. – Если так, то журналисты, как обычно, выдали одну из версий за единственную.
– Несчастный случай? – поднял брови Манн.
– Макс, – обратился инспектор к стоявшему рядом с безучастным видом майору Шанде, – скажите, что вы думаете о безвременной кончине господина Койпера.
Судмедэксперт сделал вид, что только сейчас заметил присутствие постороннего.
– Не думаю – сказал он, – что кончина эта была безвременной. Когда бы человек ни ушел из нашего мира, значит, настало его время. Для одних время наступает на сотый год жизни, для других – на второй…
Заметив, что Манн готов еще долго выслушивать лекцию и не собирается прерывать ее нетерпеливым жестом или, тем более, словом, майор Шанде бросил фразу на середине, будто недоеденный кусок бутерброда, и перешел к делу:
– Смерть наступила вчера между полуночью и двумя часами ночи. На теле нет признаков насилия – впрочем, полное обследование еще не проводилось. Внешние признаки – закушенная губа, синюшные пятна на кончиках пальцев, выражение страха на лице – очевидные свидетельства неожиданного сердечного приступа. Положение тела свидетельствует о том же. Есть факторы внешнего порядка, заставляющие отбросить версии об убийстве или самоубийстве.
– Внешнего порядка, – хмыкнул Мейден, – это закрытые двери и окна, отсутствие предсмертной записки, запись в дневнике, согласно которой господин Койпер собирался сегодня встретиться с заказчиком, а в четверг посетить вернисаж в музее Ван Гога. Кстати, на пятницу у него билет в оперу на «Королеву фей». Так что, как видите, дорогой Тиль…
– Да, – пробормотал Манн, – согласен. Особенно если вскрытие подтвердит…
– Безусловно, подтвердит, – сказал майор Шанде. – Извините, мне нужно ехать…
– Да, конечно, – кивнул старший инспектор. – Когда вам позвонить, Макс?
– Я сам вам позвоню, как только закончу, – бросил эксперт, повернувшись к Манну спиной.
– Можете не сомневаться, – сказал Мейден, – окончательный результат окажется таким же, как предварительный. На моей памяти, во всяком случае, иного результата не было.
– Сердечный приступ, – сказал Манн. – У молодого, совершенно здорового мужчины. Вы сами не уверены в том, что Койпер умер от инфаркта. Иначе зачем поставили наблюдение у дома Ритвелда?
– Не ловите меня на слове, – усмехнулся Мейден. – Наблюдение уже снято. Вчера у меня действительно возникли сомнения, но после того, как майор…
– Могу я узнать, какие сомнения у вас возникли? – вежливо поинтересовался Манн.
– Не имеет значения, – отмахнулся Мейден. – Я ошибся. Или право на ошибку вы признаете только за собой? Простите, Тиль, мне тоже нужно ехать.
Он крепко ухватил Манна под локоть и пошел в сторону Аудиториума.
– Если Койпер умер от инфаркта, – сказал Манн, – зачем нужна охрана?
– Сразу сниму, когда получу от майора официальное заключение, – буркнул Мейден.
– Господин Манн, – сказала консьержка, когда детектив проходил мимо, направляясь к лифту, – могу я напомнить вам, что тридцатого числа госпожа Хофф имеет обыкновение сдавать в банк полученные чеки?
Манн остановился. Он всегда останавливался и заговаривал с фрекен Гилдой, ему нравилась эта улыбчивая женщина, находившаяся в том возрасте, который ей хотел дать собеседник. Манн никак не мог разрешить этой загадки: иногда ему хотелось видеть перед собой семидесятилетнюю старушку, и фрекен Гилда так и выглядела – седенькая, маленькая, с морщинками вокруг глаз. А иногда он выходил из лифта с желанием увидеть на месте консьержки молодую женщину с горящими от вожделения глазами – и она там действительно сидела: пухленькая, с упругой грудью, призывным взглядом и улыбкой, которая ничего, кроме желания немедленно отправиться в постель, означать не могла. И то, что всякий раз это была одна и та же, много лет знакомая фрекен Гилда, о которой Манну было точно известно, что ей недавно исполнилось пятьдесят семь, поражало его, заставляло замедлить шаг, остановиться, сказать какую-нибудь сентиментальную пошлость. С трудом подавляя возникавшее желание, он выходил из дома, в котором снимал двухкомнатную квартиру на седьмом этаже – с видом на Амстель. Или, как сейчас, входил и непременно, прежде чем направиться к лифту, ловил взгляд фрекен Гилды и перебрасывался с ней хотя бы двумя словами.
– Вот как? – сказал он. – Госпожа Хофф хочет сказать, что среди чеков нет моего? Видимо, она что-то напутала: я послал ей чек по почте как обычно, семнадцатого числа. Вы же знаете, фрекен Гилда, мою пунктуальность.
– Конечно, – улыбнулась консьержка. – Вы даже помните день моего рождения, хотя, честно вам
