избегаем бомбежек и чтобы машины нам не мешали… Правда, кони уже привыкли и не шарахаются в сторону, как вначале. В глуши перелесков мы не чувствовали войны, пока не услышали стрельбу… Даже сводок не знаем, радио у нас нет.
Уже привыкли к походу. Спим на земле — с вечера валимся, как подкошенные, а ночью просыпаемся от холода — чертовски холодные ночи на Смоленщине. Но шинель хороша! И теплые портянки тоже пригодились — на ночь я разуваюсь и ноги в них завертываю. Пилотку тоже не снимаю — уши мерзнут.
В Жиздре кипятильник приобрели, поэтому кипяток есть два раза в день, а вечером — еще суп, если сон не сморит, пока Чеплюк варит, прислушиваясь к ночному небу, не летят ли там самолеты. Еда хорошая, только нерегулярная. Но сейчас не до желудка и не до ног. Впереди дым, стрельба явно усиливается. Ропот:
— Куда он нас ведет? Сусанин нашелся!
— Неужто не видит? Прямо в пекло!
— Где эти начальники, что встретить нас должны?
— Они давно сами смылись!..
Солдаты стали попадаться часто — в каждой деревеньке кто-нибудь есть. Не только обозы, но пушки и машины со снарядами. Раненых, однако, не встречали… Начальник послал собирать информацию. Сведения противоречивые.
— Бои в Рославле.
— Наши оборону держат километров десять западнее Рославля.
— Немцы прорвались — прут, страшное дело!
— Не видите, что ли? Горит Рославль!
Восемь вечера. Мы уже опаздываем. Начинает смеркаться. Подъезжаем к следующей деревне. Тут нам нужно на Варшавское шоссе поворачивать — хватит плутать по проселкам. Где-то на шоссе при въезде в город нас должен встречать представитель санотдела. На опушке леса артиллеристы устанавливают орудия, стволы направлены к дыму. В разговоры не пускаются — заняты. Только посмотрели удивленно.
Мы решительно поворачиваем на север и направляемся к шоссе. Стрельба, кажется, совсем рядом. Некоторые даже пулемет слышат, но я не разбираю. Уже слышен дорожный шум — трактора трещат, а может, танки. Машины идут почти непрерывно. До Рославля — 8 километров. Насыпь высокая, на шоссе с трудом взобрались. Выехали и выстроились на обочине. Только проехали метров сто — остановка. Эмка с щелевидными тусклыми фарами освещает группу: Хаминов высится, рядом поменьше — Зверев и еще один военный в фуражке. Я подхожу и слышу разговор:
— Покажите мне вашу карту и приказ.
Хаминов открывает планшет.
— Поворачивайте обратно и поскорее уезжайте. Замешательство. Молчание.
— Ну, что же вы? Командуйте!
Зверев:
— А как же приказ?
— Я вам приказываю. Полковник Тихонов из отделения тыла армии… Можете сослаться в санотделе. Ясно? Выполняйте!
— Слушаюсь.
Хаминов дал команду и сел в первую повозку.
— Ну, поехали!
И мы поехали. Да как! По асфальту легко, все забрались на телеги, повозочные взмахнули вожжами и — бегом, рысью, а где и в галоп!
Отмахали километров двадцать. Ни разу не остановились, лошади не хромали, колеса не ломались, возы не развязывались. Наконец, переехав реку Остер, мы свалились вправо от шоссе в реденький лесок. Не греем кипятильник, не раздаем даже хлеб и сахар — прямо спать.
Мы отступаем. Все дальше и дальше на восток. Сегодняшняя сводка: оставили Смоленск… Бои, надо думать, под Киевом, Умань и Белая Церковь уже упоминались.
Мы, ППГ-2266, тоже отступаем со всеми. После того, как чуть было не отбили Рославль, дневали в бывшем сельхозтехникуме. Рославль, между прочим, был у немцев уже — его сдавали как раз в те часы, когда мы вышли на шоссе. Отступили в Сухиничи. Имеем приказ развернуться. Даже машину дали для переезда. Едем вдоль железной дороги мимо станции, нефтебазы, обсаженной тополями, и поднимаемся в гору. Там бараки. Начальник вылез из кабины.
— Посмотри, Николай Михайлович, неплохое место для нас.
И вдруг: з-з-з-… Б-бах! И сразу еще, ближе: з-з-з-з-з… Б-бах!
Все ссыпались с машины, попадали, притаились… Нет, я не ложился, только присел, но голова втянулась в плечи, не удержал. Однако больше ничего не последовало. Только гул улетающего самолета и несколько запоздалых выстрелов зениток. Тишина и солнце. Мир. Вылезли, возбужденные и смущенные. Две воронки обнаружили метрах в ста, ближе к нефтебазе. Далеко от нас… Зря испугались. Пропал интерес к осмотру места. Хотя, впрочем, неплохое. Два ряда пустых одноэтажных бараков, коридорная система, большие комнаты.
— Можно разместить хоть тысячу!
— Можно-то можно, но ты смотри, какие соседи. Станция — раз, нефтебаза — два.
Начальник вытащил свою карту, и мы рассматриваем окрестности. Километрах в трех оказалась деревня Алнеры — дорога прямо отсюда, от бараков. Команда:
— Садись, поехали!
И вот, мы здесь. Посмотрели и решили: быть госпиталю! Деревня — это широкая балка с зеленым лугом, речкой, два ряда домиков по обоим косогорам. Просторно, вольно… В конце деревни на холме — начальная школа в большом яблоневом саду. Остатки фундамента, несколько старых сараев, низенький дом. Все обсажено двумя рядами старых тополей. Школа пуста — каникулы. Четыре классные комнаты, учительская. Трогательные маленькие парты для первоклассников. На доске нарисована рожица. Где ты — мир?
Распланировали: для тяжелых раненых — классы, легких — в палатки под липами. Там же перевязочную. Баню, кухню — на улице. Штаб — в домике рядом. Персонал разместим в деревне. Разгрузились. Ожидаем обоз. Палатки, впрочем, поставим сейчас же.
Глава третья
ГЛР
Итак, мы приняли раненых. Мы работаем, мы воюем. Боже, как это, оказывается, трудно! А что мы? Всего лишь госпиталь для легкораненых. Мечты о сложнейших операциях на животе, на сосудах, к которым готовился, обдумывал, — все рассыпалось. Виноват я. Хаминов сказал: «Молод ты, начхир!» Мы вошли в ПЭП — полевой эвакопункт. Состав: ЭП — эвакоприемник и три ППГ. Все в Сухиничах. ЭП — на станции, ППГ — в разных местах, в школах преимущественно. Раненых привозят из дивизии на санлетучках, разгружает ЭП, сортирует. Тяжелых, главным образом нетранспортабельных, развозят по госпиталям, где лечат и готовят к эвакуации. Ну, а нам — особая роль. До войны ГЛР не было в штатах. Детище первых месяцев. Потери очень большие, пополнение затруднено, а солдаты с пустяковыми ранениями отправляются на Урал в общем потоке эвакуации и неразберихи…
Строевые генералы на медицину в обиде: «Что вы смотрите?» Вот и придумали ГЛР (госпиталь для легкораненых). «Категорически запрещается эвакуировать легкораненых за пределы тыла армии…», «Создавать специальные госпитали…», «Лечить легкораненых в условиях, максимально приближенных к полевым…» Это значит — никаких пижам, постельного белья: свое обмундирование, нары или на полу, на соломе… «Проводить военное обучение…» Для этого приставили строевых командиров и политработников.
