теперь почти скрытым густым смогом Лос-Анджелеса в конце дня.
Катерин загасила сигарету. На вкус она была как зола. Этот человек не тот, кого она любила. Что произошло за время ее отсутствия? По телефону они говорили мало, поскольку из-за своего жесткого расписания она так уставала, что к вечеру даже говорить не могла. Разумеется, сейчас она припомнила, что голос его звучал холоднее. Она относила это к помехам на линии и не придала значения.
– Выпьешь, дорогой? – Катерин соблазняюще взглянула на него и направилась к зеркальному с серебром бару, призывно сверкая в разрезе юбки ногами в прозрачных черных чулках и подвязками. Он обычно обожал подвязки, но сегодня даже не повернул в ее сторону головы.
Вместо этого он резко сказал:
– Я не хочу пить. И почему ты не поручишь это дело дворецкому?
– Но, дорогой, нам же надо отпраздновать мое возвращение. Мы две недели не виделись. Нам предстоит многое наверстать.
– Ты слишком много пьешь, – коротко бросил он, наблюдая, как дым от его сигареты поднимается к потолку.
Катерин налила себе добрую порцию «Чивас Регал» и почувствовала, что начинает краснеть. Заслышав звяканье льда, появился новый дворецкий.
– Добро пожаловать домой, мэм, – сказал он. – Надеюсь, поездка прошла хорошо.
– Да, спасибо, Вон. – Она отпила сразу полбокала.
– Мария приготовила ваш любимый ужин, мэм. Когда прикажете накрыть на стол?
– Ну не знаю, Вон. – Она взглянула на часы. – А ты как думаешь, дорогой? – обратилась она к затылку Жан-Клода. – Когда будем ужинать?
– Когда захочешь, – ответил он безучастным тоном, какого она еще от него не слышала. – Делай что хочешь, Катерин. Ты ведь и так всегда делаешь что хочешь.
Она залпом допила виски и жестом показала ожидающему Вону, чтобы он налил еще.
– Мы будем ужинать в семь. – Она постаралась, чтобы голос звучал ровно, хотя сердце билось так, что, казалось, выскочит из груди. – В… нет, в комнате для завтраков.
Жан-Клод медленно затягивался сигаретой, выпуская идеально ровные колечки дыма.
– Ну что же, наверное, мне надо пойти переодеться. – Она весело улыбнулась, хотя чувствовала, что грядет что-то ужасное. – Надену что-нибудь поудобнее, потом мы поужинаем и… поговорим. Мне многое надо тебе рассказать, дорогой.
Ее семь чемоданов шумно распаковывали в спальне Мария и новая горничная. Мария возбужденно рассказывала Катерин, как она рада ее возвращению.
– Мы скучать по вас,
– Спасибо, Мария. – Теплые слова едва не заставили Катерин расплакаться, и она быстро прошла в ванную комнату. Там она уставилась на мешки под глазами, на свое усталое лицо, каждый недостаток которого высвечивался еще четче ярким светом и увеличительным зеркалом. Жан-Клод прав. Она выглядела не просто уставшей, она выглядела замотанной до предела, похожей на пожухлый лист.
Вместо стен в ванной были зеркала от пола до потолка, так что, раздеваясь, она вынуждена была смотреть на себя во всех ракурсах. Зеркало никогда не лжет. Сейчас она ясно видела результат одиноких ночей в гостиничных номерах. Две недели поисков утешения у мини-бара в номере; один Бог знает, сколько маленьких бутылочек водки и виски она выпила, все это наложило свой отпечаток. Большинству женщин она все еще показалась бы очень стройной, но сама она видела, что набрала липший вес и стала рыхлой. Она ущипнула себя за складку вокруг талии. «Максимилиан меня убьет», – сказала она себе. Он ведь всегда говорил ей, что она и в мешке может выглядеть элегантно.
– Все, пора кончать, – пробормотала она, опускаясь в пенистую, приятную, душистую воду, наполнившую мраморную ванну. – А то завтра же весь город будет говорить, что я толстая.
После ужина, во время которого салат «Цезарь», горячая камбала и шербет из манго застревали у нее в горле, они с Жан-Клодом поддерживали вежливый разговор. Глаза у Катерин слипались, она с трудом держала их открытыми. Но как бы она ни устала, ей требовалось выяснить, чем он так явно недоволен.
– В чем дело, дорогой? Пожалуйста, скажи мне. Почему ты так расстроен?
– Расстроен? Я? – Казалось, ее вопрос его позабавил. – Со мной все в порядке, Китти, уверяю тебя. Абсолютно.
– Хорошо, я рада, а то мне показалось… что ты какой-то другой. Надеюсь, ко мне это не имеет никакого отношения?
– Никакого. – Он снова закурил и уставился в окно.
– Ну, не убеждена, что поверила тебе, но очень надеюсь, что то, что тебя грызет, может подождать до завтра. Сейчас я слишком устала для разговоров, да и тебя они явно не привлекают. Я на ногах уже почти двадцать часов. Глаза сами закрываются.
– Замечательно. – Он улыбнулся этой новой, холодной улыбкой, от которой у Катерин пересохло во рту. – Иди спать. Ты всегда усталая, Китти. По твоему виду ясно, что тебе надо выспаться. Мне тут кое-куда следует позвонить, так что не жди меня. Я твоего мирного сна не побеспокою.
Его сарказм заставил ее сжать зубы, но она твердо решила ничего не показывать, допила вино, встала и попыталась обнять Жан-Клода, но его тело было напряженным и негнущимся.
– Спокойной ночи, дорогой. Увидимся утром, – прошептала она и, с трудом сдерживаясь, направилась к мраморной лестнице.
– Когда завтра утром, мэм? – Вон шел за ней по лестнице в мягких китайских тапочках.
– Без четверти шесть, – ответила она. – Скажи Сэму, чтобы приготовил машину.
Но, несмотря на усталость, сон не приходил. Прошло два часа, а она все еще лежала, прислушиваясь, как раздевается Жан-Клод в «хозяйской» ванной комнате – впечатляющем чисто мужском помещении, отделанном красным деревом, принадлежавшем ее бывшему мужу. Она поуютнее улеглась на прохладных льняных простынях.
– Бог мой, эти простыни просто замечательны по сравнению с тем, на чем мне приходилось спать эти две недели, – заметила она, когда Жан-Клод вошел в спальню в одних пижамных штанах. Пижама? Он
– Все не спишь? – прокомментировал он, потом включил телевизор и принялся беспокойно щелкать кнопками пульта дистанционного управления, переходя с канала на канал. Эта привычка всегда раздражала Катерин, а сейчас она едва не довела ее до бешенства.
– Почему бы не посмотреть Ларри Кинга? – предложила она после пяти минут двухсекундных мельканий кадров всего, чего угодно, от хоккея до рэпа. – Это мелькание не дает мне уснуть.
Он вздохнул, выключил телевизор, затем свою лампу и, повернувшись к ней спиной, холодно сказал:
– Спокойной ночи, Катерин.
В спальне было темно, только лунный свет слегка пробивался сквозь занавески. Катерин хотелось, чтобы Жан-Клод обнял ее, она чувствовала себя опустошенной, холодной и печальной. Ей ничего не было нужно, только ощутить знакомые руки вокруг себя, только прижаться к нему поближе.
Никакого секса. Ей вовсе не хотелось заниматься любовью. Слишком уж она устала. Но внезапно этого захотелось Жан-Клоду. Молча и резко он притянул ее к себе, задрал ее ночную рубашку и начал грубо касаться ее. Что привело его в такое недовольное состояние? Ладно, она попробует ему подыграть; возможно, он изголодался. Жан-Клод резко толкнул ее голову под простыни. Ей меньше всего этого сейчас хотелось, но она во что бы то ни стало стремилась угодить ему. Через десять минут у нее начало сводить скулы, а во рту пересохло. Ей не удалось пробудить в нем ответной искры. Как правило, даже малейшее ее прикосновение вызывало у него немедленную эрекцию. Он потянул Катерин за волосы.
– Черт побери, женщина, ты это делаешь, будто корову доишь, – резко заявил он.
Изумленная и шокированная, Катерин смотрела на озлобленное лицо Жан-Клода в мягком свете, пробивающемся сквозь жалюзи.
– Видать, не выйдет. – Он подтянул пижамные штаны. – Давай на сегодня кончать. Нет куража. Я хочу спать.
Отодвинувшись как можно дальше, он свернулся калачиком и закрыл глаза.
Униженная и взбешенная Катерин поправила ночную рубашку, отодвинулась на дальний край постели
