Чертовски знаменита

– Слушаю, – ответил ей густой мужской баритон.

– Бен?

– Да, что у тебя еще, Катерин? – Тон директора картины был еще более недовольным, чем обычно.

– Бен, у меня серьезная личная проблема. – Катерин поколебалась. Ему приходится докладывать все продюсерам, а Катерин подозревала, что один из них напрямую связан с самой скандальной газетой Америки – «Нэшнл сан». Она сделала паузу, потом выпалила: – Бен, мне необходимо задержаться на пару часов, надо срочно кой-куда подъехать. Семейное дело, Бен.

– Какое еще семейное дело? Слушай, самое для тебя сейчас важное это быть через сорок пять минут в гримерной и в семь на съемочной площадке. Мы и так вокруг тебя четыре дня снимали. У нас натурные съемки в аэропорту, а с этой гребаной погодой мы не можем рисковать. Ты нам нужна, и побыстрее.

– Но я занята только в трех сценах. Только в трех из пяти. Не могли бы вы обойтись без меня хоть часок? Пожалуйста, это очень важно.

Но Бена ничем нельзя было тронуть.

– Слушай, Катерин, – рявкнул он, – тебя не было четыре дня из-за твоего проклятого развода. На нас телевидение давит, чтобы заканчивали эти две серии, а нам пришлось придержать твои сцены. Но сейчас мы уже на пороге эфира. Если мы не положим сегодняшние сцены в коробку вместе с пятью твоими другими сценами, которые требует редактор, мы окажемся по уши в дерьме. Теперь скажи мне, что может быть важнее этого?

– Ничего, – с горечью согласилась Катерин. – Ладно, не бери в голову, Бен. Я буду вовремя. Обещаю.

– Уж будь любезна, – огрызнулся он и повесил трубку.

Катерин нажала кнопку интеркома, чтобы соединиться с Брендой.

– Кто это?

– Бренда, прости, что разбудила, но что-то ужасное случилось с Томми.

– Томми? Что ты говоришь? Что случилось?

– Не расстраивайся. Я понимаю, это звучит ужасно, но только что позвонили из полицейского участка. Томми арестовали, нужно, чтобы кто-нибудь взял его под залог, а эта проклятая студия не отпускает меня.

– Больше ничего не говори, милая. Я поеду. За что его арестовали?

– Не знаю. Они отказались мне сказать, Бренда. Остается молиться, что все это не слишком серьезно. Я все время буду держать мой радиотелефон включенным, так что позвони мне, как только что-нибудь выяснишь. Домашняя чековая книжка у тебя?

– Да, – ответила Бренда. – И я уже еду. Ни о чем не волнуйся. Увидимся позже.

Катерин сидела неподвижно, уставившись на часы, стрелка которых подбиралась к четверти шестого. Ей надо ехать. Немедленно.

Элеонор Норман проследила, как растрепанная Катерин с опозданием приехала в гримерную, по ее глазам было очевидно, что мысли Катерин совсем в другом месте. Элеонор сидела в откидном кожаном кресле с закрытыми глазами, белокурые волосы небрежно затянуты в неаккуратный хвостик на затылке. Уже виднелись черные корни.

– Доброе утро, Элеонор, – спокойно сказала Катерин.

– Привет, Катерин, – отозвалась Элеонор с прохладцей и еле заметно улыбнулась.

С той самой поры, как шестилетняя Элеонор Норман сошла по трапу парохода, привезшего се из Англии где-то в пятидесятых, и вскоре начала сниматься в заглавных ролях в заметных фильмах, слухи вились вокруг ее имени, как летний туман. Было много предположений относительно того, как именно и почему никому не известной английской девчонке досталась роль в «Хейди», столь популярном в Америке, тогда как каждая соплячка от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса стремилась к подобному успеху месяцами.

Если верить дурным слухам, чтобы получить эту роль, ее мамаша, игривая, острая на язычок вдовушка, продала ребенка для сексуальных услад главе студии «Палладиум пикчерз». Хотя никаких фактических доказательств этого никогда не было, все знали, что вдова Норман с хорошенькой дочерью часто проводили уикэнды в хорошо охраняемой усадьбе Фрица Палленберга в Бель-Эйр. Обычно, кроме них, других гостей не приглашали.

Хотя все это случилось тридцать лет назад, а мать Элеонор уже давно умерла, равно как и Фриц Палленберг и большинство его приятелей, легкий душок скандала все еще витал над Элеонор. Она никогда не делилась ни с кем, что же на самом деле происходило между ней и широко известным старым педофилом в те длинные ночи в Лос-Анджелесе. Только изредка ее мучили кошмары. Она лежала потом вся в поту, дрожа от страха при воспоминаниях о тех жутких оргиях. Но по большей части ей удавалось избежать этих снов, да и Дирк, живущий с ней вместе любовник, старался утихомирить драконов.

Покончив с гримом, Элеонор поднялась и пошла в соседнюю комнату к парикмахеру. По пути она налила себе в пластмассовый стаканчик кофе без кофеина и, прихватив последний номер «Верайети», бегло пролистала его, остановившись на новостях Арми Арчарда в колонке светской хроники.

На съемочной площадке сериала Эй-би-эн «Семья Скеффингтонов» ходят слухи, что Катерин Беннет собирается в этом сезоне показать такую игру, что те, кто решает, кому присуждать премию Эмми, должны насторожиться и обратить на нее внимание. Согласно сообщению нашего информатора, мисс Беннет превзойдет себя в своем сенсационном исполнении роли скандальной южной красотки в этот третий сeзон показа сериала. Следите за нашей кола 1, если хотите больше узнать о мисс Беннет. Она верный кандидат на премию Эмми.

Элеонор смяла стаканчик в руке и со злостью швырнула его в мусорный контейнер. Стерва начинающая! Откуда это все взялось? Элеонор Норман была главным действующим лицом и звездой в сериале. Она и Альберт – они герои постановки. Предположительно, роль у Катерин вспомогательная. Но разве все сценарии в последнее время не склонялись все больше и больше в сторону Катерин? Разве не имеет она сочный диалог в каждой серии? И больше драматических сцен? Большее внимание ее образу? Элеонор отшвырнула «Верайети» и, выхватив из сумки сцены сценария на следующую неделю, бегло просмотрела его. Шевеля губами, она подсчитывала. К тому времени как закончила подсчет, она была в бешенстве.

В сценарии у Катерин оказалось по меньшей мере на 30 строчек больше диалога, чем у нее или Альберта. Как смеет режиссер так с ней поступать! Выходит, она корячилась всю жизнь в Голливуде, чтобы теперь играть вторую скрипку при какой-то актриске с Бродвея, у которой все уже в прошлом? Неужели эти бесконечные дни, недели и годы ее рабского труда в Голливуде ребенком были потрачены зря?

Элеонор вздрогнула. Она вспомнила смертную тоску того существования, которое приходилось вести ребенку-актрисе. Ей приходилось лезть из кожи вон, чтобы угодить всем, особенно матери. У них не было ни семьи, ни друзей. Хотя Джемайме Норман иногда приходило в голову, что ее дочь лишена многих радостей нормального детства, вроде вечеринок, катания на коньках и друзей своего возраста, амбиции всегда брали верх над материнским инстинктом.

К двадцати одному году Элеонор внешне напоминала кремовую английскую розу, но в душе она была жесткой и крутой, как армейский ботинок. И это к лучшему, потому что, хотя зрители все еще считали ее звездой, с точки зрения Голливуда, она уже не была в числе первых. В подростковом возрасте роли в кино попадались редко, она подолгу не снималась. Деньги, заработанные ребенком, были растрачены Джемаймой, вовремя не сообразившей, что век ребенка-актрисы короток, так что Элеонор пришлось сниматься в телевизионных мини-сериалах и простеньких фильмах. Сейчас Элеонор не хотелось вспоминать, что иногда ей даже приходилось наниматься в официантки или сопровождающие – слегка завуалированная форма проституции.

Роль Кандайс Скеффингтон изменила ее судьбу. Все вспомнили Элеонор, и если ей чего действительно хотелось, так это не быть второй скрипкой ни при ком, особенно при дотоле неизвестной нью-йоркской актрисе с искусственным театральным акцентом.

– Доброе утро милой даме. – В парикмахерской появилась солидная, внушительная фигура Альберта Эмори. Его русый с сединой парик прикрывал лысину, а толстый слой ярко-оранжевого грима – морщины на лице. Умные глаза глубоко посажены, губы иронически изогнуты. Он смахивал на могучий дуб – сильный, темный и непобедимый.