верить. Значит, надо обойтись без этого.
– Можно дать право выбора, так же, как жизнь дает, – сказал Никита.
«Приехали!» – заерзала, подумав, Ханна.
– Ну так и не надо спешить, ребятки! Само придет, правда, Мухаммед?
– Частично да. А то сначала газ, потом без обеда, я уже не знаю, чего вечером ждать, – ответил он.
– В феврале резко затормозилась сделка, над которой моя компания работала больше года. – Саломея так и стояла у бара со стаканом в руке. – В феврале погиб всем нам знакомый, а для некоторых очень близкий человек, и по счастливой случайности, наверное, остался в живых второй человек, получивший физические и душевные травмы, что никогда не проходит бесследно. Многим из нас эта история небезразлична, мягко выражаясь. И как всегда бывает в жизни, дорогой Никита, по разным причинам.
– Думаю, сорок пар многовато, Вили, – поправил Никита. – Может, остановимся на том, что есть, а то отпуска не хватит.
– Вообще кормить перестанут, – бунтовал Мухаммед.
– Остановимся, – поддержал предложение Олег. – Мухаммед, не можешь уточнить у Рашида, почему в конце января он отдал четыре двадцатикаратника Виолетте в кредит, чего он обычно никогда не делает? А ты, Саломея, вспомни, пожалуйста, это была твоя просьба, или тебе эти четыре камушка ни о чем не говорят?
– Как интересно! – воскликнула Ханна. – И нас четыре пары тоже!
– Мало ли, дорогая, так уж не обольщайся, – донесся Сева. – У мусульман вон четыре жены – сложившаяся жизнь, и так можно.
Мари вытянулась в струну:
– Помедленнее говорите, а то я по-русски не очень хорошо понимаю.
– Я пока никому звонить не буду, – решил Мухаммед, – успеется. Виолетта, ты что скажешь?
– Я читала про некоего Ричарда Кука, – моментально придумала Виолетта, – который бегает со скоростью 70 километров в час. Давайте обсудим?
– Мне эти четыре камушка ни о чем не говорят, Олег, – почти перебила ее Саломея. – Ты считаешь, что использовали мое имя? Под честное слово четыре миллиона в нашем бизнесе не отдают, мы не осушаем Тихий океан и не строим канатную дорогу до Сатурна, у нас такие суммы зашкаливают за нормальную просьбу одолжить, тем более что на рынке стоимость намного выше.
– Значит, была особая ситуация: он либо чего-то испугался, либо что-то за них купил, – предположил Олег.
– У Виолетты? – спросила Ханна. – Виолетта, ты что, продала свой отель вместе со всеми своими медалями?
– Да, и город Варну в придачу. – Виолетта разозлилась не на шутку.
– Мухаммед, тебе придется звонить братцу. Вдруг Олег что-нибудь напутал? – осторожно усомнился Никита.
– Допустим, не напутал, – протянул Сева, – а нам-то что? Ты уж договаривай, – обратился он к Олегу.
– Виолетта, тебе точно, кроме господина Кука, по этому вопросу в голову ничего не приходит? – Ханна как-то осмелела вдруг.
– Могу еще рассказать про мисс Сеймур, которая прыгает с самолета без парашюта. – Виолетта никогда не сдавалась без боя.
– То есть самолет стоит в аэропорту, припаркованный, а мисс Сеймур с него прыгает? – Ханна тоже женщинам, как говорится, «не спускала». – Или это ты и есть мисс Виолетта Сеймур?
«Что-то в этом есть, – подумал Сева, – в камушках».
– Допустим, Рашид их отдал мисс Сеймур, – сказал он, – а она, ничего не боясь, с ними отправилась дальше. Так не бывает. Они либо отданы сразу же кому-то, либо сразу же были положены в банк под две подписи, а если так, то это залог. Вопрос только – за что? И чья вторая подпись соответственно? Олег, я один, что ли, тут буду размышлять? – возмутился Сева.
– Насчет даты ты ничего не путаешь, Олег? – поинтересовалась Саломея.
– До десятого января, если быть точнее, – сразу откликнулся он.
– Одиннадцатого января у Рашида родился сын, и он был дома, – вспомнил Мухаммед.
– У тебя, наверное, много племянников, – вставила Мари. Она следила за происходящим в силу своих возможностей.
Мухаммед почему-то не ответил на этот вопрос.
– А мне вот кажется интересным, как наш сероглазый воин узнал про эти четыре маленьких камушка. – Саломея села на спинку кресла рядом с Севой. Было очевидным, что она поддерживала Севу внутренне, и не только его вопросы. – Я вижу как будто три возможности: Рашид сам тебе рассказал, – обратилась она к Олегу. – Я на самом деле первый раз слышу, что ты был с ним знаком, но это не аргумент в нашей бурной жизни. Дальше – тебе сказала Виолетта, а сейчас она забыла об этом, вдруг ты ей тоже нравишься, как мужчина, или нравился тогда. Хотя это скорее всего совсем не так, но о причинах можно потом. И третий вариант – был кто-то третий, кто знал или по чьему поручению действовали эти двое. Ну так скажи нам, пожалуйста, откуда ты знаешь про такое интересное соглашение?
– А Виолетта, значит, на все вопросы уже ответила? Давайте все так разговаривать! Я думаю, Мухаммед, ты слышал про хирурга, который менял головы пациентам? Ну там, Патрику пришивается голова Джозефа, их никто не узнает, не берет почему-то на работу, и они уезжают в Китай. – Олег редко выходил из себя.
– Долечиваться, – вставил Сева.
– Так это мой хлеб, если на то пошло. Ты про какой-нибудь экологический кризис рассказывай, типа верблюды переплывают океан, чтобы умереть в Колумбии. – Мухаммед тоже нервничал.
– Да, с голодными мужиками каши не сваришь! – вздохнула Ханна.
– Знаете что, – сказала Мари, – отпуск наш только начинается, и мы, можно сказать, только что все познакомились. Времени еще полно. Нельзя же все узнать в первый день.
– Давайте лучше кино смотреть до ужина, – посоветовал Мухаммед и открыл стенной шкафчик, наполненный дисками с фильмами. – Вот вам библиотека Оскара! Так-так… лучший фильм 1940 года… Альфред Хичкок небезызвестный… «Ребекка».
– Опять про Саломею, – пошутила Мари.
Олег держался на расстоянии. Не переставал ее рассматривать. Видел новое в ней и нечто такое, как ему казалось, чего раньше не видел ни в ком и никогда. Он давно не испытывал к женщине светлых чувств вперемежку с вызовом. Она поддразнивала его самолюбие, и ему – наконец-то! – захотелось взаимности. Заставить ее довериться ему, не сомневаться, вымучить ту самую страсть, которая смывает нацепившееся временем окисление на серебряном подсвечнике, опять зажечь на нем две красные свечи, немеркнувшие, освещающие и греющие одновременно. Он не знал ее личной жизни – ни прошлой, ни тем более настоящей; он не знал еще ее саму. И что значит «знать», когда ухает сердце?
На плазме жил готический роман Дафны Дюморье с напряженными романтическими отношениями героев Джоан Фонтейн и Лоуренса Оливье. Сказки всегда нужны – и несмышленым мальчикам, и задиристым девочкам, как теплое молоко, о существовании которого вспоминаешь, когда болит горло. Почему Мухаммед выбрал этот фильм? Там тоже есть женская смерть: то ли убийство, то ли самоубийство… Ирина совершила самоубийство? Непохоже. Она не могла вовлечь туда Севу. Но кажется, Саломея не очень-то верит в стопроцентный несчастный случай.
У фильма был счастливый финал, если не считать сгоревшего замка со всем его многомиллионным добром и традициями и гибели не вполне адекватной экономки с лесбийскими наклонностями. Но так как она была злодейкой, причинившей столько горя и страданий главной героине, ангельскому и бескорыстному созданию, а замок и так надоел своими грустными и трагичными воспоминаниями, то это можно было рассматривать как сущую безделицу на фоне наконец-то полностью прояснившихся взаимоотношений главных героев.
На пальцах левой ноги у Ханны чуть раскачивалась искрящая блестелками босоножка. Ханна тоже наблюдала. Что-то ей подсказывало, что Мухаммед фальшивит. Она никак не могла вычислить
