пора переходить к лепешкам и чаю.
Я думаю, что ей нравилось вот так неожиданно прерывать свои рассказы, словно давая понять, что пора возвращаться к реальности. Помню, в другой раз она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
— Когда он родился, доктор посчитал его мертвым. Если бы не санитарка, он бы не выжил. Наверное, это должно как-то влиять на человека.
Мы разговаривали о многих других подробностях жизни Гарди и его работ, и мисс Юнис почти никогда не участвовала в этих разговорах, лишь время от времени качала головой. Изредка, когда мисс Терезу подводила память и она не могла вспомнить, например, над каким романом он работал в том или ином году, мисс Юнис подсказывала ей.
Одну нашу встречу я помню особенно отчетливо. Мисс Тереза на удивление быстро поднялась с кресла и на минуту вышла из комнаты. Я вежливо продолжал пить чай, краем глаза поглядывая на молчавшую мисс Юнис и прислушиваясь к тиканью больших напольных часов в прихожей. Вернулась мисс Тереза со старой книгой, вернее, с двумя старыми книгами в руках.
Когда она протянула их мне, я увидел, что это было двухтомное издание «Вдали от обезумевшей толпы». В то время я этого не знал, но это было первое издание 1874 года, которое стоило, наверное, целое состояние. Но, пожалуй, даже больше, чем иллюстрации Хелен Патерсон, меня изумила короткая надпись на форзаце: «Тэсс, с любовью, Том».
Я знал, что Тэсс — это краткая форма имени Тереза, потому что у меня в Харрогите была тетя по имени Тереза, и у меня не возникло сомнения в том, что упомянутая в надписи Тэсс была тем человеком, который сидел напротив меня, а Томом был не кто иной, как сам Томас Гарди.
— Если он называл вас Тэсс, — помню, сказал тогда я, — может быть, он думал о вас, когда писал «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»?
Мисс Тереза побледнела так стремительно, что я испугался за ее здоровье, и комната как будто наполнилась холодом.
— Не говорите глупостей, молодой человек, — прошептала она. — Тэсс Дербифилд была казнена за убийство.
Официально мы участвовали в войне, кажется, уже неделю, когда в деревню приехала полиция. Их было трое, один в форме и двое в штатском. Они примерно два часа провели в Розовом коттедже, потом вышли, сели в машину и уехали. Больше мы их не видели.
Но на следующий день на кладбище я случайно подслушал разговор нашего констебля с приходским священником. Мне очень повезло, что между нами стояли несколько тисов и я мог оставаться незамеченным, слыша каждое слово.
— …Они говорят, его убили, — произнес констебль Уокер. — Ему проломили голову кочергой, лотом разрезали на кусочки и закопали в саду. Это было около Дорчестера. Деревня та называется Верхний Бокхемптон. Тамошние жители, когда рыли бомбоубежище, нашли кости. Для детей настоящее потрясение.
Неужели они говорили о мисс Терезе? Об этой милой старушке, которая пекла такие вкусные лепешки и была знакома с молодым Томасом Гарди? Неужели она была способна разбить кому-то голову, расчленить тело и зарыть в саду? Несмотря на жару, меня обдало холодом.
Но больше об убийстве никто не слышал. Полиция не возвращалась, люди нашли новые темы для разговоров, и через пару недель в деревне к мисс Юнис и мисс Терезе относились уже так, как прежде. Единственное, что изменилось, — мать перестала отпускать меня в Розовый коттедж. Я, конечно, сделал вид, что недоволен, но в то время меня все равно уже больше увлекали оружие, шифры и самолеты.
После приезда полицейских события развивались быстро. Однако произошли четыре вещи, которые заставили меня на какое-то время забыть об убийстве: кажется, в ноябре того года умерла мисс Тереза, мисс Юнис сделалась еще более молчаливой, война разгоралась, и меня призвали в армию.
Следующий раз я вспомнил о двух дамах из Розового коттеджа, как это ни покажется странным, в Египте, в сентябре 1942 года. Я служил в Восьмой армии и тогда нес ночное дежурство недалеко от Эль- Аламейна. Ничто не может сравниться с жутковатой красотой ночной пустыни. Первое, что удивляет, — это ночной холод, который приходит на смену невыносимой дневной жаре. Тебя охватывает трепет от ощущения бесконечного пространства. Но еще более удивительными кажутся разбитые танки, джипы и грузовики, причудливо искореженные и напоминающие в лунном свете какой-то окаменевший лес или обнажившийся коралловый риф.
Чтобы мешать нам спать, немцы из Африканской армии Роммеля каждую ночь включали запись «Лили Марлен» и беспрерывно транслировали ее на направленные в нашу сторону огромные динамики. В одну из таких ночей, пытаясь согреться и не уснуть и стараясь не обращать внимания на музыку, я разговорился с одним солдатом из Дорсетского полка, звали его Сидни Феррис.
Когда Сидни упомянул, что вырос в Пиддлхинтоне, я вдруг вспомнил про двух дам из Розового коттеджа.
— А у вас там не происходили какие-нибудь убийства? — спросил я, угощая его сигаретой. — В деревне Верхний Бокхемптон?
— Когда я был маленьким, там часто говорили об убийствах, — сказал он, не забывая прикрывать огонек сигареты. — Лучше, чем радио.
— Я имею в виду, когда жена убила мужа.
Он кивнул.
— Таких историй было полно. И когда мужья убивали жен, тоже было. Тут задумаешься, стоит ли вообще жениться, верно? Верхний Бокхемптон, говоришь?
— Да. Женщину, кажется, звали Тереза Морган.
Он задумчиво нахмурился.
— Нет. Это имя мне ни о чем не говорит, — сказал он. — Но я помню, что у нас говорили о какой-то женщине, которая убила мужа, разрезала его на куски и закопала, в саду. Пару лет назад какие-то дети там нашли кости, когда копали бомбоубежище. Но, я думаю, это были кости какого-то животного.
— А что в деревне? Поверили в эту историю?
Он пожал плечами.
— Не знаю, как остальные, но лично я не поверил. Про что-нибудь подобное постоянно болтают, так что все эти истории не могут быть правдой, иначе половина из нас была бы уже на том свете. — И он затянулся сигаретой, пряча ее в кулаке, как делают все солдаты, чтобы противник не заметил красный огонек.
— Кто-нибудь рассказывал, что стало с той женщиной? — спросил я.
— Через несколько лет она уехала. Еще говорят, будто видели, как из того дома кто-то выходил той ночью, когда якобы и произошло убийство.
— Может, это он и был? Муж?
Он покачал головой.
— Нет, тот человек был худым, а ее муж был крупным мужчиной. Потом стали говорить, что это был ее любовник. Такие истории никогда не обходятся без любовника, ты не заметил? Ты же знаешь, о чем думают люди, которые распускают подобные слухи.
— Никто не догадывался, кто это мог быть?
— Нет, этого никто не знал. Так, говорили разное. Но все это бабские сплетни, не больше.
— Но, может, какая-то правда…
В эту секунду пришел мой сменщик, и следующая неделя была такой напряженной, что больше Сида я не встречал. Потом я узнал, что он погиб в битве за Эль-Аламейн всего через месяц после нашего разговора.
К загадке Розового коттеджа я вернулся только в начале пятидесятых. В то время я жил в Иствейле в небольшой квартире, выходящей окнами на булыжную мостовую рыночной площади. Город этот тогда был намного меньше и спокойнее, чем сегодня, хотя сама площадь почти не изменилась с тех пор: старинный ярмарочный крест, гостиница «Куинс Армс» на углу, норманнская церковь и полицейский участок с
