— Ты правда видела, как она выстрелила в себя? — спросил он. — Ты можешь в этом поклясться?
— Конечно могу… Но зачем мне это делать? — спросила она.
— Потому что будет следствие, и тебе придется это сделать, — ответил он. — Я сейчас позвоню Саммерсу, а потом… Нет смысла откладывать, я позвоню в полицию.
Доктор Саммерс знал бабушку Эмму десять лет. Она относилась к нему с долей недоверия, считая не очень ответственным молодым человеком, хотя ему было уже далеко за пятьдесят и у него было несколько взрослых детей. Она всегда с тоской вспоминала доктора Чартерса, который был почти так же стар, как она. Впрочем, был доктор Саммерс молодым и безответственным или нет, ему не составило труда установить причину смерти.
Марион встала и посмотрела на меня.
— Сходи оденься, — сказала она, и меня поразило, каким спокойным был ее голос. — Скоро здесь будет много людей, так что лучше сделай это сейчас.
Мне это показалось разумным, поэтому я пошла к себе.
Я слышала, как Чарльз спускался по лестнице и как звякал телефон, когда он набирал номер — сначала, наверное, доктора, потом полиции. Через какое-то время, причесываясь перед зеркалом, я почувствовала запах кофе и решила, что Марион, должно быть, тоже спустилась. Я обрадовалась, что она подумала об этом, потому что в ту минуту мне больше всего хотелось выпить чашку крепкого кофе. И все же я не сразу спустилась вниз.
Меня не покидало какое-то смутное тревожное ощущение, что-то, связанное с той комнатой, в которой лежала мертвая бабушка Эмма, что-то такое, что пыталось преобразоваться в мысль, но оставалось бессмысленным.
Дверь спальни оказалась закрытой. Я открыла ее, потихоньку, как будто боясь разбудить её или побеспокоить кого-то другого, кто мог там находиться. Разумеется, там никого не было и все выглядело в точности так, как в прошлый раз, когда я здесь стояла. Но все ли? Почему у меня появилось такое ощущение, будто здесь что-то изменилось?
Не знаю, сколько я там простояла, осматривая комнату, в которой уже чувствовался запах крови, пока вдруг не поняла, что изменилось. Поднос с чаем. Когда я в прошлый раз вбежала сюда и увидела кричащую Марион, поднос стоял на столике. Теперь его там не было. Очевидно, Марион унесла его на кухню, чтобы помыть чайник. Мне показалось странным, что она подумала об этом в такое время, но, с другой стороны, именно в подобных ситуациях люди, бывает, ведут себя очень странно, руководствуясь привычкой. Возможно, Марион даже не осознавала, что делает.
Потом я увидела, что она не унесла поднос на кухню. Он стоял на комоде рядом с дверью.
Насколько я могла судить, больше в комнате ничего не изменилось. Пистолет все еще лежал на ковре рядом с кроватью. Над ним свешивалась мертвая рука бабушки Эммы. Но поднос с маленьким серебряным чайником, молочником, чашкой на блюдце и тарелкой с двумя сухими печеньями загадочным образом переместился со столика на комод. У двери.
Раскрыла эту загадку я довольно скоро, хотя мне показалось, что, думая об этом, я простояла там очень долго: когда я спустилась в кухню, кофе был горячим, а значит, я не могла пробыть в комнате бабушки Эммы больше нескольких минут. В ожидании доктора мы стали пить кофе. Звонок в дверь раздался примерно через четверть часа, и как только доктор увидел тело бабушки Эммы, он сказал:
— Вы, разумеется, вызвали полицию?
— Конечно, — ответил Чарльз.
Потом мы все вместе снова спустились вниз, и Марион налила доктору Саммерсу кофе.
Сделав глоток, он с задумчивым видом произнес:
— Чего-то подобного следовало ожидать. Она прекрасно справилась с инсультом, но я видел ее депрессию, она уже не была, как прежде, неунывающим, полным сил человеком. Но удивительно, что она застрелилась. Я бы понял, если бы она наглоталась тех таблеток, которые я ей прописал. Они безвредны, но если сразу принять большое количество, организм может не выдержать. Вы знали, что у нее был пистолет?
— Да, я говорила об этом сестре, — ответила Марион. — Я думаю, этот пистолет привез мой двоюродный дед с войны. Я слышала, как бабушка упоминала о нем, но не знала, где она его прячет и есть ли к нему патроны. А почему она это сделала… После разговора с сестрой вчера вечером мы поняли, что она очень боялась сойти с ума. Может, она уже была не в себе, хотя мы с мужем каких-то странностей за ней не замечали. Да, у нее всегда было подавленное настроение, но, если с ней заговорить, она всегда отвечала впопад и совершенно разумно.
— Душевнобольные, хотя сейчас их так не принято называть, могут быть очень хитрыми и умеют искусно скрывать свои особенности от окружающих, — сказал доктор. — Но я не думаю, что у следствия возникнут какие-то трудности. Если вы уверены, что ее преследовал такой страх, это, конечно, объясняет ее поступок.
Полиция прибыла через несколько минут.
Главным был мужчина невысокого роста с бесстрастным лицом и в штатской одежде, который представился детективом-инспектором Фоскином. С ним были сержант в форме и констебль. Чарльз и доктор Саммерс отвели всех троих наверх в комнату бабушки Эммы, а мы с Марион остались ждать в гостиной, прислушиваясь к доносящимся сверху звукам. Но после нескольких шагов наступила необыкновенная тишина.
Через какое-то время спустился один из полицейских и направился в прихожую, где стоял телефон. Я подумала, он хочет вызвать «скорую помощь», чтобы они увезли тело, но, оказалось, он звонил в полицейский участок, чтобы вызвать фотографа и какого-то специалиста по отпечаткам пальцев. Я услышала, как судорожно вздохнула Марион. Она стояла, не шевелясь, возле камина, где со вчерашнего дня еще лежали остывшие угли. Женщина, которая убирала в доме, чистила камин и зажигала новый огонь, приходила каждое утро, кроме субботы.
Сержант, который звонил, вошел в гостиную и сказал, что инспектор Фоскин просит нас с Марион подняться наверх и рассказать подробно, что произошло этим утром.
Мы, а за нами сержант поднялись по лестнице и вошли в спальню.
Я услышала, что Марион снова судорожно вздохнула, и меня это не удивило. Поднос с чаем, который до этого стоял на комоде у двери, переместился обратно на столик у кровати, где он и находился, когда я в то утро первый раз вошла в комнату.
Инспектора Фоскина он, похоже, чем-то заинтересовал.
— По словам вашего мужа, — обратился он к Марион, — вы утром обнаружили тело. Вы не могли бы рассказать в точности, как это произошло?
Сначала она молча смотрела на поднос, затем посмотрела на меня, а потом повернулась к инспектору.
— Я вошла, как обычно, примерно без четверти восемь, — стала рассказывать она. — Я принесла бабушке чай, как делаю каждое утро, и увидела, что она приставила к голове пистолет. Кажется, я закричала «Не надо!» или что-то подобное и подбежала к ней. Но она успела нажать на курок. Думаю, что после этого я начала кричать. Я плохо помню, что я делала. Следующее, что я помню, — как сестра трясла меня за плечи и спрашивала, что случилось.
— А поднос, который вы несли? — бесстрастным голосом произнес детектив. — Что вы сделали с ним?
— Поднос, — тупо повторила она, как будто не могла понять, о чем он говорит, хотя все ее внимание устремилось на него, как только мы вошли в спальню. — Не знаю. Наверное, поставила куда-нибудь.
— Сюда, на стол. — Он указал пальцем. — Увидев свою бабушку с пистолетом у виска, вы прошли с подносом через всю комнату, обошли кровать, поставили поднос на столик и только после этого начали кричать. С трудом могу себе такое представить. Если бы вы просто уронили поднос на пол или поставили его на ближайшее подходящее место — например, на вон тот комод у двери, я бы это понял и, вероятно, поверил бы вашему рассказу. Но в данных обстоятельствах я склонен полагать, что это вы нажали на курок, после того как поставили поднос на этот стол.
Взгляд Марион снова встретился с моим. Мне кажется, в ту секунду она не сомневалась, что это я,
