Все, кто присутствовал в зале суда, смотрели в этот миг кто на свой зонтик, кто на ручку, кто в блокнот, кто просто под ноги, в общем, кто куда. Какая-то невидимая сила будто не давала их глазам повернуться в сторону обвиняемого, однако все они чувствовали его присутствие на скамье подсудимых и представляли его великаном. Если при взгляде на него он поражал своим огромным ростом, то теперь, когда взоры отвернулись от него, он словно начал расти все выше и выше.
Каудрей вернулся на свое место, разгладил черную шелковую мантию и белоснежные шелковые бакенбарды. Сэр Уилсон, снабдив суд еще некоторыми подробностями, которые могли подтвердить и другие свидетели, уже собирался покинуть свидетельскую трибуну, но его остановил адвокат защиты, неожиданно поднявшийся со своего места.
— Я задержу вас ненадолго, — произнес мистер Батлер, рыжеволосый и рыжебровый господин с полусонным выражением лица. — Объясните, пожалуйста, его светлости, [16] как вы определили, что там, в проулке, был именно мужчина?
Легкая улыбка скользнула по лицу Сеймура.
— Боюсь, что об этом мне сказала такая простая вещь, как наличие брюк, — сказал он. — Когда я увидел между длинных ног солнечный свет, у меня не осталось сомнений, что это мужчина.
Прикрытые веками глаза Батлера неожиданно распахнулись и сверкнули, как два беззвучных взрыва.
— Не осталось сомнений! — медленно повторил он. — То есть сначала вам показалось, что это была женщина?
Впервые на лице Сеймура отразилось некое подобие замешательства.
— Вряд ли это имеет отношение к делу, но, если его светлости угодно узнать, что мне тогда показалось, конечно, я отвечу. Да, в той фигуре было и что-то женское, и что-то мужское. Очертания были скорее женскими. А еще я заметил что-то похожее на длинные волосы.
— Благодарю вас, — сказал мистер Батлер, королевский адвокат, и неожиданно сел с таким видом, будто услышал то, что хотел.
Капитан Катлер держался далеко не столь сдержанно и уверенно, как сэр Уилсон, но его рассказ о случившемся почти совпадал с показаниями первого свидетеля. Он поведал суду о том, как Бруно вернулся в свою гримерную, о том, как сам он был отправлен за ландышами, как вернулся в проулок и что там увидел. Рассказал он и о своих подозрениях относительно Сеймура, и о драке с Бруно. Вот только насчет той черной фигуры, которую видели они с Сеймуром, он ничего добавить не смог. Когда его попросили описать ее, капитан сказал, что он-де не искусствовед, и все присутствующие в зале поняли, что острота эта адресована Сеймуру. Когда его спросили, кто это был, мужчина или женщина, он ответил, что существо это было больше похоже на животное, и в ответе его нельзя было не услышать злости, обращенной на обвиняемого. Впрочем, свидетель был охвачен таким глубоким горем и непритворным гневом, что Каудрей не стал его расспрашивать об и без того очевидных фактах и вскоре отпустил.
Адвокат защиты и на этот раз был краток, хотя, по своему обыкновению, говорил медленно, с развальцей.
— Вы употребили довольно необычное выражение, — произнес он, сонно поглядывая на Катлера. — Что вы имели ввиду, когда сказали, что это существо было больше похоже на животное, чем на мужчину или женщину?
Катлер, похоже, пришел в сильное волнение.
— Может, мне и не стоило так выражаться, — жаром заговорил он, — но, когда у человека плечи огромные, как у гориллы, а на голове торчит щетина, как у свиньи…
Мистер Батлер оборвал его нетерпеливую тираду на середине.
— А если не сравнивать волосы со свиной щетиной, — сказал он, — вам не показалось, что они были похожи на женские волосы?
— На женские? — удивился солдат. — Господи, конечно нет!
— Предыдущий свидетель сказал, что были, — напрямую заявил защитник. — А замеченная вами фигура имела те мягкие, похожие на женские, очертания, о которых здесь так красноречиво упоминалось ранее? Нет? Ничего женственного? То есть та фигура, если я вас правильно понимаю, была скорее тяжелой и угловатой, чем женственной?
— Он мог немного наклониться вперед, — сиплым от волнения голосом неуверенно проговорил Катлер.
— Может быть. А может, и нет, — произнес мистер Батлер и во второй раз сел совершенно неожиданно.
Третьим свидетелем, которого вызвал сэр Уолтер Каудрей, был маленький католический священник. По сравнению с остальными он был настолько невысок, что голова его едва виднелась над свидетельской трибуной. От этого даже складывалось такое впечатление, что допрашивают ребенка. Но, к сожалению, сэр Уолтер каким-то образом решил (в основном из-за определенных религиозных воззрений, бытовавших в его семье), что отец Браун принял сторону подсудимого, из-за того что тот был грешен, в здешних краях считался чужаком и даже имел примесь негритянской крови. Поэтому всякий раз, когда правдолюбивый священнослужитель пытался что-то объяснить, он резко обрывал его, требовал отвечать «да» или «нет» и излагать только факты, без всякого там иезуитства. Когда отец Браун по простоте душевной начал рассказывать, кого, по его мнению, видели в проулке, барристер заявил, что его теории ему неинтересны.
— Предыдущие свидетели утверждают, что видели в проулке черный силуэт. Вы заявляете, что тоже видели там некий черный силуэт. Опишите его.
Отец Браун часто заморгал, как будто получил выговор, но истинное значение слова «смирение» было ему известно как никому другому.
— Силуэт, — послушно начал он, — был невысоким и широким, но имел два острых черных выступа, загнутых кверху с обеих сторон головы или головного убора, похожих на рога, и…
— О, ну конечно же, рогатый дьявол! — воскликнул Каудрей, торжествующе ухмыльнулся и сел. — Дьявол явился, чтобы сожрать всех протестантов, — язвительным голосом добавил он.
— Нет, — бесстрастным голосом возразил священник. — Но я знаю, кто это был.
Всех присутствующих в зале охватило необъяснимое, но явственное ощущение чего-то жуткого. Они уже не думали о сидящем на скамье подсудимых. Помыслы всех были устремлены к той черной фигуре в проулке. И фигура эта, описанная тремя разумными, уважаемыми людьми, которые видели ее воочию, с каждой минутой приобретала все более зловещие черты, ибо один из них увидел в ней женщину, второй — зверя, а третий — самого дьявола…
Судья внимательно посмотрел на отца Брауна.
— Престранный вы свидетель, — произнес он. — Но мне почему-то кажется, что вы пытаетесь сказать правду. Так кто же тот человек, которого вы увидели в проулке?
— Это был я сам, — сказал отец Браун.
В зале воцарилась тишина. Неожиданно со своего места поднялся Батлер, королевский адвокат. Совершенно спокойным голосом он произнес:
— Вы позволите, ваша светлость? — А потом, безо всякого перехода, задал Брауну вопрос, никак не связанный с предыдущей репликой: — О кинжале вы слышали, а известно ли вам, что эксперты пришли к выводу, что преступление было совершено оружием с коротким клинком?
— С коротким клинком, — повторил Браун, важно кивнув, точно филин, и добавил: — На очень длинной рукоятке.
Прежде чем слушатели успели отогнать от себя мысль, что священник и в самом деле увидел себя совершающим убийство коротким кинжалом с длинной рукояткой (отчего преступление почему-то казалось еще ужаснее), он поспешил пояснить свои слова:
— Я хочу сказать, что кинжалы — не единственное оружие с коротким клинком. У копья, например, короткий клинок. И клинок этот, как и у кинжала, заострен на конце, если это одно из тех бутафорских копий, которые используются в театре. Именно таким копьем несчастный старик Паркинсон и убил свою жену, когда она пригласила меня, чтобы я помог им разрешить какие-то семейные неурядицы… А я пришел слишком поздно, Господь да простит меня! Но перед смертью он раскаялся. Он умер оттого, что раскаялся. Он не мог вынести того, что совершил.
