СКАЗКА МОЕЙ ЖИЗНИ

                        I

Спокойно спи!

Я схоронил тебя в своей груди,

О роза нежная моих воспоминаний!

Мир о тебе не знает, ты — моя,

И о тебе одной пою и плачу я. —

Как ночь тиха! Но светлых грез и упований

Пора прошла...

                        II

           Хор

Послушай нашу песню, ты, старый холостяк:

«Ложись-ка спать скорее, надвинь-ка свой колпак!

И сам себе присниться во сне ты можешь смело —

Собой ведь только занят, так то ли будет дело!»

       Одинокий

Ведь я в самом себе, в душе своей

Сокровище бесценное скрываю!

Но знает ли о нем кто из людей,

Известно ль им, как втайне я страдаю?

Как слезы, точно градины ложатся

Тяжелые, свинцовые на грудь...

— «Собой ты только занят! Пора тебе уснуть!»

В течении этого года в Англии появились в переводах еще многие из моих произведений, как- то: «Базар поэта»  , «Сказки» и «Картинки-невидимки»   и имели такой же успех, как раньше «Импровизатор»  . Я получал из Англии много писем от неизвестных друзей, которых приобрели мне мои труды. Издатель их Ричард Бентлэй прислал роскошное издание моих сочинений королю Христиану VIII, который остался этим очень доволен, и только, как я уже упоминал раньше, очень удивлялся совершенно противоположному отношению к моей литературной деятельности у нас в Дании. Сочувствие его ко мне еще увеличилось, когда он познакомился с «Das Marchen meines Lebens» («Сказкой моей жизни» ). «Вот когда только я узнал вас, как следует! — с сердечной приветливостью сказал он мне на аудиенции, когда я явился поднести ему мою последнюю книгу. — Я так редко вас вижу! — продолжал он. — Надо бы нам видеться почаще!» «Это зависит от Вашего Величества!» — ответил я. «Да, да, вы правы!» — сказал он и затем высказал свое удовольствие по поводу моего успеха в Германии и Англии, тепло говорил об истории моей жизни и, прощаясь со мною, спросил: «Вы где обедаете завтра?» «В ресторане!» — ответил я. «Приходите лучше к нам! Пообедайте со мной и женой; обедаем мы в четыре часа!»

Принц прусский подарил мне прекрасный альбом, и в нем набралось теперь уже много интересных автографов. Я показал его королю с королевой, и когда получил его обратно, увидел в нем многозначительные строчки, написанные самим Христианом VIII:

«Лучше завоевать себе почетное положение собственным талантом, нежели благодаря милостям и дарам.

Пусть эти строчки напоминают Вам Вашего

               доброжелательного

                              Христиана R. »

Строки эти были помечены «2 апреля»; король знал, что это был день моего рождения. Королева тоже написала несколько лестных, драгоценных для меня слов. Никакие дары с их стороны не могли бы обрадовать меня больше.

Однажды король спросил меня, не подумываю ли я когда-нибудь посетить и Англию. Я ответил, что как раз собираюсь туда наступающим летом. «Ну, так деньги можете получить у меня!» — сказал он. Я поблагодарил и сказал: «Да мне теперь не нужно денег! Я получил от немецкого издателя моих произведений 800 риксдалеров, вот они и пойдут на поездку!» «Но ведь вы теперь явитесь в Англии представителем датской литературы! — возразил король с улыбкой. — Так надо же вам там устроиться получше!» «Я так и сделаю! А когда деньги все выйдут, вернусь домой!» «В случае надобности пишите прямо ко мне!» — сказал король. «Теперь мне ничего не надо, Ваше Величество! — ответил я. — В другой раз мне, может быть, случится нуждаться в такой милости, а теперь не могу просить ни о чем! Нельзя же вечно надоедать. Да и не люблю я говорить о деньгах! А вот если бы я смел писать вам так, не прося ни о чем... не как к королю — тогда это будет формальным письмом, — а просто как к человеку, которого я люблю!» Король разрешил мне это и, по-видимому, остался доволен тем, как я отнесся к проявленной им благосклонности.

В середине мая месяца 1847 года я выехал из Копенгагена сухим путем. Была чудная весенняя пора; я видел аиста, летевшего на распущенных крыльях... Троицу я отпраздновал в милом старом Глорупе, а в Оденсе присутствовал на празднике стрелков, который в дни моего детства был для меня праздником из праздников. Новое поколение ребятишек несло простреленную мишень; у всех в руках были зеленые ветви, — ни дать ни взять Бирнамский лес, который двигался к замку Макбета. То же ликование, то же многолюдие, как и в пору моего детства, но смотрел я на все это уже совсем иначе! Сильно взволновал меня вид одного бедного слабоумного парня. Черты лица его были благородны, глаза полны огня, но во всей фигуре было что-то жалкое, растерянное. Мальчишки дразнили его и глумились над ним. Я унесся мыслями в прошлое, вспомнил себя самого в детстве и своего слабоумного дедушку... Что если бы я остался в Оденсе, был отдан в учение, и годы, и обстановка не иссушили бы богатой фантазии, которая так и кипела во мне тогда, если бы я не слился, наконец, с окружающей жизнью — как бы смотрели здесь на меня теперь? Не знаю, но вид этого несчастного, загнанного слабоумного заставил мое сердце болезненно сжаться, и я вновь почувствовал всю неизмеримую Божию милость ко мне.

Путь мой лежал через Гамбург в Голландию. Из Утрехта я в один час доехал по железной дороге до Амстердама,

«А там живут чуть-чуть что не в воде!

Каналы всюду!»

Но, положим, дело оказалось не совсем-то так; ничего похожего на Венецию, этот город бобров, с его мертвыми дворцами. Первый же прохожий, к которому я обратился с расспросами о дороге, отвечал так понятно, что я невольно подумал — однако, совсем не трудно понять голландский язык! Но... оказалось, что прохожий говорил по-датски! Это был француз-парикмахер, который долгое время жил в Дании и сразу узнал меня. Вот он и ответил на мой французский вопрос, как умел, по-датски.

Первый мой визит в Амстердаме был в книжный магазин. Я спросил сборник голландских и фламандских стихотворений, но человек, с которым я говорил, сначала удивленно вытаращился на меня, потом быстро пробормотал какое-то извинение и скрылся. Я не мог понять, что бы это значило и хотел уже уйти, как из соседней комнаты появились еще два человека. Они тоже уставились на меня, а затем один из них спросил — не я ли датский писатель Андерсен? — и показал мне мой портрет, висевший тут же на стене. Оказалось, что голландские газеты уже оповестили о моем скором приезде в Голландию, где меня знали по моим романам, переведенным несколько лет тому назад на голландский язык датчанином Нюгором, и по недавно появившимся «Das Marchen meines Lebens» («Сказке моей жизни» ) и «Сказкам» .

Из Амстердама я отправился по железной дороге в Гарлем, а оттуда в Лейден и Гаагу. На четвертый день моего пребывания в Гааге, в воскресенье, я хотел было отправиться во французскую оперу, но здешние друзья мои попросили меня подарить этот вечер им. «Да тут, кажется, бал сегодня! — сказал я, когда мы пришли в hotel de l'Europe, где должен был собраться наш кружок. — Что тут за торжество? —