вещи или скрываются от непогоды.
Мама Инди подошла к шкафу, занимавшему целиком одну стену, и показала, что где находится:
– Сюда кладите вещи, это будут ваши полки. А тут берите гамаки и одеяла.
Эйли деловито занялась обустройством. Она вытащила из ниши четыре гамака, столько же пухлых и легких одеял, поставила на освободившиеся полки сумки; Батену она велела взять одеяла, сама подхватила гамаки и пошла впереди него на веранду. Там она ловко натянула между стойками гамаки, кинула в каждый по одеялу и сочла поселение обеспеченным.
Батен печально огляделся.
Вот он и прибыл на свои галеры.
Восемнадцатый квадрат был стандартным, размером чуть меньше мили, на трех из четырех делянок сейчас работали люди на своих чудовищных трепалках; четвертая была пуста. Пока пуста.
– Вот здесь мы и будем работать, – пояснила Эйли.
– Тебя, кажется, привлекли к готовке…
– Ну и что? – сказала Эйли тоном этакой умудренной женщины. – Эта делянка – на три доли. Кратерис и Форнакс получают по доле, третью делим мы с тобой.
Батен посмотрел на нее с удивлением.
– А ты как думал? – продолжала Эйли. – Может, ты и считаешь, что это несправедливо по отношению к тебе, но ты ведь чужак и ничего не умеешь, так ведь? !
Батен невесело усмехнулся. Мог бы и сам догадаться.
– Поэтому ты будешь работать как все, а получать вдвое меньше, – закончила Эйли. – А я буду помогать тебе, помогать поварихе и учить тебя уму-разуму.
– Я выгляжу таким дураком?
– Нет, – честно призналась Эйли. – Но ты с Плато, тебе надо привыкать.
– Это мне уже говорили, – вздохнул Батен.
Они прошли по гребню перемычки, ограждающей делянку, и остановились на перекрестке пересечения разделяющих наделы стенок.
– Это и есть ушки? – спросил Батен, показывая на полощущиеся по воде лопушиные листья. Эйли кивнула.
– А мы должны их трепать? – спросил Батен.
– Ага.
– И что это значит?
Вместо ответа Эйли, как была в одежде, прыгнула в воду; ей было по пояс.
– Прыгай сюда. Я все тебе расскажу.
Батен прыгнул; вода была очень теплой и какой-то густой.
– Вот это ушки, – повторила Эйли. – Это такой моллюск. – Она неуверенно посмотрела на Батена: знает ли он, что такое моллюск.
Батен с серьезным видом кивнул – все-таки что-то он читал в училище.
– Он не кусается и вообще безобидный, – продолжила Эйли наставительно. – Живет он себе живет так шесть лет, и все это время похож вот на такой, – она показала сжатый кулачок, – камушек. Он в ракушке живет, чтобы его не съели, и приклеивается ко дну таким веществом – ушным клеем. А на седьмой год он решает размножиться. – Сказав «размножиться», Эйли хихикнула. – Для этого ему надо немного попутешествовать, и он начинает отращивать себе вот это самое ушко. – Эйли подняла лопух над водой и потерла его пальцами. Батен тоже потрогал шелковистый лоскут и сразу же почувствовал, что его ткань скользила под пальцами – она была двойной.
– Он дожидается периода штормов, – продолжала Эйли, – а потом надувает ушко и на нем уплывает куда-то.
– Так это пузырь? – догадался Батен. Эйли кивнула.
– Ага, – понял Батен. – И что дальше? Эйли пожала плечами.
– Он уплывает, откладывает икру и умирает. Вот и все.
– Ага. – Батен ничего пока не понял. – А при чем тут мы?
– А мы хотим его обмануть. Если мы будем вот так вот то и дело теребить ушки, он оторвется от дна не в период штормов, а на месяц раньше. Понимаешь, он будет думать, что мы – это шторм.
– А просто так его ото дна нельзя оторвать? – спросил он.
– А ты попробуй, – посоветовала Эйли.
Батен вспомнил, как попробовал оторвать листок, и не стал.
Довод на счет штормов, однако, показался ему сомнительным. Он посмотрел на соседнюю делянку, где загорелый таласар деловито шлепал в своей трепалке по воде. Все сооружение качалось, шаталось так, что, казалось, оно вот-вот развалится, и чем-то напоминало Батену огромный ткацкий станок.
– А зачем?
Эйли не поняла.
