чрезмерном влиянии церкви на представителей высшего сословия.
Если кто-то пожелает упрекнуть нас в предвзятости, то пусть обратит внимание: мы всего лишь перечисляем факты, добытые археологами. Как говорится — ничего личного. Не бывает такой правды, чтобы никому не было обидно, а смотреть ей прямо в глаза — занятие не для слабонервных.
Ведя разговор о жителях Новгорода (на Волхве), интересно будет ознакомиться с грамотой № 519, которая является «духовной грамотой», то есть завещанием. Грамота очень длинная и приводить ее всю довольно утомительно. Мы хотим лишь перечислить основные земли, которые передает по наследству «раб Божий Мосей»:
«А отказывает свое имущество своим детям. Сосенскую землю и Засосенскую землю по деловой грамоте, и Зашолонскую землю… и во Вшашкеи земле… И Кромиски земли свою треть, и на Вышкове свою треть… и Пожарскую землю… а Скутовскую землю Матфею и брату его Григорию… А Кромеская и Вышкевеская земля святеи Богородиции на Дубровни… А дворъ мои в городе, а пожня на Глушици, а другая за Городищем, а то Даниловымъ детям».
Перед нами обычный землевладелец, живущий в городе и получающий ренту с принадлежащих ему земель. Интересно то, что археологи, просчитав все принадлежащие ему участки, отнесли Мосея к самым мелким новгородским землевладельцам. Это обычный горожанин. Таких в Новгороде (на Волхве) было полно, и они не представляют для археологов особого интереса. Хотя необходимо отметить, что даже простой горожанин в завещании не забывает часть имущества передать церкви.
Но дело не в самом Мосее, а именно в том, что таких было полно. Изучая социальный состав городских жителей, археологи пришли к совершенно неожиданным выводам. Мы передаем их в том виде, как их представил В. Л. Янин, хотя напоминаем, что не во всем с ним согласны:
«Почему представление о традиционности кланового боярского городского землевладения кажется мне столь важным? Попробуем вместе разобраться в одной необычайно сложной проблеме.
Если один боярский род владел на территории Новгорода значительным комплексом усадеб, то есть большим районом города, а в этом районе, кроме самих бояр, жили многочисленные представители других социальных слоев, значит, подавляющее большинство населяющих эти усадьбы людей жило не на своей земле. Все эти люди находились в разных формах зависимости от владевших комплексом усадеб бояр. Вместе с тем боярский род, увеличиваясь с течением времени, сохраняет единство, которое проявляется в совместном владении комплексом этих усадеб. Такая организационная ячейка общества называется патронимией.
В том, что мы стоим на правильном пути, убеждают некоторые особенности планировки новгородских концов. Рассказывая о землевладении Мишиничей в городе, мы заметили, что принадлежащий им комплекс усадеб со всех сторон окружен церквами, возникающими по инициативе владельцев усадеб. К району городских владений Мишиничей примыкают четыре церкви: Сорока мучеников, Саввы, Спаса, Кузьмы и Демьяна на Козмодемьянской улице, образуя гнездо. Об одной группе церквей в Новгороде кем-то было сказано, что они «кустом стоят». Вот такой куст мы и видим вокруг усадеб Мишиничей. Но если внимательно рассмотреть план древнего Неревского конца, мы обнаружим на нем и другие подобные «кусты». К северу от комплекса изученных усадеб, имеется подобный «куст» — церкви Кузьмы и Демьяна на Холопьей улице, Георгия, Якова и Мины. В этом же районе существуют еще два подобных, но менее выраженных района. Не такие же ли это патронимии, как на Дмитриевской улице?
Исследователей давно интересовал механизм политической борьбы в Новгороде. Была высказана, например, такая мысль. Разные районы города населяли люди разной социальной принадлежности. В одних местах жили бояре, в других купцы, в третьих ремесленники. Поэтому столкновение территорий отражает расстановку классовых сил в новгородском обществе. Эта мысль опиралась на особенности в названиях разных концов и улиц города. Полагали, что на Торговой стороне жили купцы, в Плотницком конце — плотники, в Гончарском (Людином) конце — гончары, на Холопьей улице — холопы, на Щитной улице — ремесленники, изготовлявшие щиты, и т. д.
Археологические раскопки развеяли эту гипотезу (!). И на Торговой стороне, и на Холопьей улице открыты богатые боярские усадьбы, а следы ремесленного производства оказались характерными для любых участков древнего города. Более того, выяснилось, что и боярские хоромы, и ремесленные мастерские располагались на одних и тех же усадьбах.
Иными словами, стало очевидным, что значительная часть простого населения Новгорода зависела от бояр больше, чем было принято думать. Эти люди не имели своих дворов, а вынуждены были жить на земле, принадлежащей боярам, составляя, таким образом, один из элементов боярской патронимии».
Видите, Янин пишет «развеяли эту гипотезу». Только теперь вопрос: «Для кого?» Академик Янин думает, что научные открытия могут каким-либо образом влиять на мнение столпов исторической науки, на того же Сахарова. Ничего подобного. Через десять лет после «развеивания этой гипотезы» Сахаров как ни в чем не бывало пишет:
«Славился Новгород своими мастерами кузнечного и гончарного дела, золотых и серебряных дел, оружейниками, плотниками, кожевенниками.
Улицы и «концы» города зачастую носили названия ремесленных профессий: Плотницкий конец, улицы Кузнечная, Гончарная, Щитная…»
И плевать на ваши археологические раскопки. Сахаров никому не позволит вносить изменения в историю, которую он уже затвердил!
Однако данные выводы Янина «развеивают» вдобавок еще и «гипотезу столкновения территорий». Раньше причины столкновений объяснялись «профессиональной» неприязнью: пошивщики лифчиков злобно кидались на вышивальщиков крестиком, учителя начальной школы на дворников. Теперь же, когда выяснилось, что все территории города подчинены лицам одного круга, причин для «столкновения территорий» не осталось. А раз не было причин, резонно задать вопрос: «А были ли столкновения?» Ведь исследование беспричинного кидания на людей не входит в функции историков. Этим занимается другое ведомство.
Если возникал конфликт интересов, например двух знатных владельцев земли, то это называлось «поругались две боярские морды», а не «столкновение территорий». Вряд ли по этой причине подневольный плотник одного господина побежит с удовольствием вырезать семью другого такого же плотника. Действительно ли подобные рассказы относятся к Новгороду на Волхве или данные события происходили совсем в другом городе?
Знакомясь с экспонатами раскопок и текстами берестяных грамот, В. Л. Янин находит и другие нестыковки с академической версией, хотя высказывается довольно осторожно:
«Один из крупнейших купеческих городов Европы Новгород стоял на пересечении важнейших международных торговых путей». Эту фразу Янин вставляет, возможно, больше для самоуспокоения, потому что дальнейший его текст большей частью сказанное опровергает. «На фоне колоссального товарообмена перед глазами исследователей долгое время маячили только две фигуры — фигура богатого гостя, купца, держащего в своих руках все нити большой торговли, и фигура производителя купеческих товаров — охотника, рыболова, бортника. Принято было считать, что торговля была основой новгородской экономики. Ни ремесло, ни земледелие на нее не влияли».
Дальше Янин, не глядя на лояльное «предисловие» к официальной истории, выпаливает совсем уж крамольные вещи:
«Анализ письменных источников — летописей и актов, писцовых и лавочных книг — выдвинул на первый план в управлении республикой фигуру боярина-землевладельца, которому принадлежали села и пашни, рыбные ловы и промысловые леса…
Основу новгородской экономики, источник новгородских богатств современные историки увидели не в международных купеческих спекуляциях, а в эксплуатации боярами массы новгородских крестьян и ремесленников».
Высказывания о спекуляции и эксплуатации выдает склонность Янина к коммунистической терминологии, но даже в такой форме полностью отвергает основы академической версии. По академической версии, Новгород (на Волхве) — громадный морской порт — и земледелие (в почти северных
