на бухту Лейте. Он совсем недавно женился. Его командиры вызвали его и спросили, не захочет ли он принять на себя бессмертную славу. Сэки молчал ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы провести ладонью по волосам. Затем он кивнул. Атака имела потрясающий успех. Все пилоты были малоопытными. Каждая машина несла на себе бомбу весом пятьсот пятьдесят фунтов. Согласно отчету эскорта наблюдателей, все они попали в цель.
«Токкотай» было единым названием для всех летчиков-смертников, кроме того, у каждой атакующей группы было свое собственное. Однако общепризнанным стало название первого атакующего корпуса «Камикадзе», что означало «ветер богов». Этот ветер в XIII веке потопил флот Чингисхана, который хотел вторгнуться на территорию Японии. Понятие «Камикадзе – божественный ветер» стало главным обозначением атак наших летчиков-смертников, которые нанесли тяжелейший урон американскому флоту за всю его историю, обрушив сотни прямых ударов на его суда. В это же понятие входили атаки одноместных планеров с бомбой, которые запускались с самолета.
Итак, к концу 1944 года камикадзе стали объединяющей идеей. Как раньше Бог обрушивал на наших врагов поражающий огонь, так теперь он бросал на них нагруженные бомбами самолеты. Скрыться от нашей новой силы было невозможно. Под постоянной бомбардировкой японской пропаганды общий оптимизм быстро укреплялся. Только меньшинство, единицы разумных людей позволяли себе размышлять и удивляться. Разве появление камикадзе не свидетельствовало об отчаянном положении Японии в этой войне?
Глава 15
Встречи на высшем уровне
Хотя первый воздушный налет на Токио произошел два года назад, а атаки противника на японские позиции становились все интенсивнее, за время моей учебы на базе Хиро не было ни одной бомбежки.
Теперь потеря таких жизненно важных баз, как Индонезия, Бирма и Суматра, нанесла серьезный урон снабжению топливом. Дефицит сказывался уже настолько сильно, что даже наши лучшие истребители не ввязывались в длительные схватки с вражескими самолетами. Станции радионаблюдения на наших главных островах предупреждали о приближении противника. Если вражеские машины летели от Нагои на восток или на Оиту, мы могли вздохнуть спокойно. Но если они направлялись на Осаку, мы с тревогой смотрели в небо, опасаясь, что неприятель повернет на Хиро. В основном мы думали о том, чтобы сохранить свои самолеты в целости и сохранности.
Однажды в ноябре сразу после завтрака на нашей базе впервые завыла сирена. Объявили воздушную тревогу. Мы бросились к своим тренировочным машинам и быстро поднялись в облака. Вернувшись, мы увидели, что ничего не произошло. Несколько бомбардировщиков «В-29» в сопровождении истребителей проследовали над Хиро и сбросили бомбы на Куре. Несколько дней такая картина повторялась. Ревели сирены, мы взмывали в воздух и каждый раз по возвращении находили свою базу невредимой.
Наша подготовка быстро продвигалась вперед, и вскоре я уже летал на «Хаябусе-2». Из едва оперившегося птенца я превратился в настоящего летчика. Моя мечта сбылась. Однако наши хитрые игры с врагом в прятки вызывали у меня большое волнение. Ясуо Кувахара не был непобедимым самураем неба, который искусно выполнял фигуры высшего пилотажа над Токио в день рождения императора или в праздник основания нашего государства, нет, он был вынужден прятаться.
Это у всех нас вызывало негодование. В то же время мы были подавлены и встревожены из-за того, что Япония оказалась в таком бедственном положении. Правда, нам все время говорили, что наше бегство от врага временно, что страна готовилась к отражению вторжения неприятеля, но эта пропаганда на многих из нас как-то не очень действовала. Даже камикадзе не останавливали врага. Пока еще не останавливали.
Однажды мы вернулись из полета и обнаружили свою базу Хиро дымящейся. Горел один из ангаров. Полдюжины бомбардировщиков освободителей нанесли удар, вспахав часть взлетно-посадочной полосы и угодив в сборочный цех истребителей.
Пожарные отчаянно боролись с огнем, а специальная бригада торопливо ремонтировала взлетную полосу. Бомбежка произошла незадолго до того, как наша группа злых и удрученных пилотов вернулась на базу. Отрапортовав начальству, мы пошли по полю, оценивая разрушения. Мы с Накамурой медленно шли по серой бетонной полосе. Я посмотрел на воронки и удивился, что намвообще удалось сесть. Вот во что могли превратить нашу базу бомбы. Никто не проронил ни слова. Мы просто шли и рассматривали разрушения. Кто-то в порыве злобы периодически отставал от общей группы. Когда нашим глазам предстал обуглившийся ангар и останки самолетов, Накамура пробормотал:
– Истребители не могут воевать. Ха-ха!
Потом я навестил Тацуно. Он уже летал самостоятельно на «акатомбо» и показал себя настоящим молодцом. Раз начались бомбежки Хиро, уже стали возникать сомнения, успеют ли новички пройти весь курс обучения.
– Видимо, со дня на день тебя посадят на «хаябусу», – предположил я.
Тацуно положил руку мне на плечо:
– Может быть, наши планы осуществятся. Ясуо, мне кажется, все идет слишком хорошо, чтобы это было правдой. И все-таки… – Он замолчал и нахмурился.
Я ждал, чувствуя, что Тацуно собирался сказать что-то, чего мне вовсе не хотелось слышать.
– И все-таки я сомневаюсь, что все пройдет гладко.
– Гладко? Что ты имеешь в виду?
– Если мы собираемся победить… когда же мы начнем воевать? Атаки врага становятся все серьезнее. Когда они собираются остановиться? Если мы не дадим им отпор сейчас, как нам удастся сделать это через месяц или через полгода? В чем тут секрет? Чего мы выжидаем? – Голос Тацуно был тихим и напряженным.
– До победы все складывается тяжело для обеих сторон, – сказал я.
– Да, но что мы делаем? Разве мы наносим урон американцам? Разве мы бомбим Калифорнию, Нью- Йорк, Вашингтон?
Эти слова вызывали боль.
Я посидел несколько секунд молча, потом встал.
– Пора в казарму.
– Тебе уже надо идти? Так быстро?
– Да, пора, – ответил я. – Еще полно дел.
Оглянувшись по дороге назад, я увидел, что Тацуно все еще смотрел мне вслед. Я помахал ему, и в ответ он тоже поднял руку. С того момента мы долго не виделись.
Несколько дней спустя пятеро из нас летели над морем между Куре и Ивакуни. С высоты двенадцать тысяч футов я посмотрел вниз. Облака собирались с удивительной скоростью. Белые обрывки проносились прямо у меня перед глазами, словно клочки ваты. Далеко за горами едва виднелся сероватый полумесяц. Время от времени я смотрел на раскинувшееся до горизонта, поблескивающее, покрытое рябью море. Как странно… думать о том, что во всем мире люди убивали друг друга. Чуть выше и впереди летел лейтенант Симада, ветеран отряда истребителей. Он участвовал в сражениях много месяцев назад, когда наши машины сильно превосходили американские «Р-39» и «Р-40». Он знал вкус победы, и не один вражеский летчик был сбит им. Я почувствовал, как мое сердце замерло от восхищения к этому тихому худощавому человеку. Как я мечтал стать таким же опытным и умелым пилотом! Затылок лейтенанта, линия его плеч – от них исходила уверенность. Иногда его голова слегка приподнималась или чуть-чуть поворачивалась. Глаза бдительно следили за окружающей обстановкой. Даже в этих мимолетных движениях чувствовалась точность и внутренняя сила.
Раскинувшиеся просторы неба, воды, земли, полумесяц – все выражало спокойствие и безмятежность. Я сдвинул сиденье. Приближаласьзима, и сейчас, взглянув в сторону берега, я вспомнил наши прогулки с Томикой. Я вспомнил мирных рыбаков со своими сетями, их босые ступни в теплом песке, веселый смех. Рыбаки и их жены смеялись совсем по-другому, не так, как в барах или на городских улицах. Это была часть природы, плеск волн, смешанный с криками морских птиц. Неужели война изменила все это? Вдруг мне захотелось вернуться в Ономити. Я приземлился бы на пустынном берегу. Сырые рыбацкие лачуги сейчас стоят пустые. Я остановился бы и стал прислушиваться к врезавшемуся в память смеху.
