«Что случилось? Надо в отпуск? Всё сделаю!». — «Я больше не могу убивать людей…». Я вспомнил его снегурочку и понял, насколько было сложно на войне этому мальчишке: он принимал мир совсем по-другому. Он ходил в разведку, и, когда понял, что вот-вот сломается, пришёл и сам об этом сказал. — «Ну, тогда либо на кухню, либо вечно печки топить». — «Куда скажете». — «Но с тебя всегда горячий чай!». — «Есть!» — радостный. Я раза три сходил в разведку без него. Бытовых проблем не было, когда возвращались — всегда горячий чай, печка, он помогал снимать снаряжение. А потом он опять подходит, такой виноватый, и опять с разговором. — «Я больше не могу здесь сидеть, разрешите с вами опять на боевые». — «Ты же не можешь больше людей убивать?» — «Не могу сидеть один, когда вы ходите в разведку, не могу ребятам в глаза смотреть, когда они приходят с задания»…
Олег Кучинский, снайпер:
— Я простой солдат, который некоторое время провёл на войне. Это был не просто промежуток жизни. Война оставила глубокий рубец в моём сердце, который никогда не заживёт, эта рана будет кровоточить всю жизнь.
Что это такое — война? Есть простое объяснение, что это физическое уничтожение людей, то есть убийство. А кто кого — бой покажет. Мне однажды командир сказал: «Ты стал воином и должен убивать, иначе убьют тебя. А все другие вопросы решили и решают без нас». За каждой войной стоит чья-то проблема социального характера, где решается политические, идеологические, а то и религиозные задачи. Формы ведения войны всегда практически одинаковы: наступление, оборона, партизанская, разведывательная, диверсионная, холодная.
Почему мужчину тянет на войну? Потому что мужчина — воин! Каждый здравомыслящий человек при любых его убеждениях, великих и правильных, знает или держит в подсознании, что его могут убить. Но есть и другое осознание, что он должен будет убивать. Дан клич «Родина мать зовёт!», и тысячи молодых парней поехали защищать интересы Родины. У меня было чувство долга, так меня воспитывали отец, дедушки, бабушки, старшее поколение. Мне не надо было рассказывать о необходимости сохранить целостность нашего государства. Мне и самому надоело смотреть на то, что творится в моём некогда таком большом государстве. Все мы прекрасно знали, почему ехали на войну. Конечно, у каждого была своя причина или свой долг. Многие из нас понимали, что если не поедем воевать мы, опытные солдаты, то командование опять бросит мальчишек-срочников в это горнило огня и смерти.
Им — на то и война — приходилось убивать. Многим на этой войне — в первый раз в жизни. Приходилось ломать себя психологически, и понимать, что с этим теперь придётся жить…
Сергей Вихрев:
— Убить человека для меня — проблематично. Иногда друзья спрашивают: «Сколько ты убил?». В моем пулемёте — двести патронов, а сколько пуль в бою попадало в цель — не знаю. Я людей не убивал. Те, в кого я стрелял, были не люди. Это был объект уничтожения, цель, и всё. Ты в него не попал — в тебя попали…
Знайте, вы не убиваете. Убивает оружие, вручённое вам Родиной.
Александр Соловьёв:
— Как было решиться первый раз убить? Вас кусали собаки? Собачка виляет хвостом, вы отвернулись — она давай вас рвать в кровь. Вам обидно: вы хотели ей за ухом почесать. Укусила — и вы начинаете её инстинктивно лупить, почём зря. А она ведь не со зла вас кусает, может быть, вы неосторожно рукой махнули. Рефлекторно в вас вцепилась и грызет, а вы рефлекторно готовы её убить. И убьёте. При этом происходит ломка психики.
Можно тупо крутить солдату трофейную видеокассету: отрезание голов, казни, как живьём снимают кожу с солдат, сажают на кол, заливают свинец в глотку. И через неделю это будет зверь, а не солдат. Это будет та собака, которая рефлекторно вцепится вам в ногу. Чем отличается солдат от воина? На любого парня надень шапку с кокардой, дай ему винтовку — вот и солдат. А воин — это тот, кто готов сейчас умереть. Наш солдат к этому не готов. А воин готов идти в бой хоть с вилами, и умереть. Чувство ненависти мешает трезво думать. Тебя бьют по лицу — больно обидно, досадно. Я поплачу, но враг отвернётся, и я ему шею сверну. Если меня ударят по лицу, и я разозлюсь — кинусь на него, даже если он в два раза больше, сильнее, и погибну. Воин должен уметь владеть своими чувствами и эмоциями. Никакой ненависти, абсолютно.
Если я буду убивать, ненавидя, я перестану быть воином, я стану убийцей. И очень многие офицеры, этого не понимая, ломаются сами и ломают бойцов. Если ты обучил не воина и зародил в нём ненависть, ты сломал его. И эти искалеченные духовно люди с оружием — стадо баранов, но с ненавистью. А ненависть погасить невозможно, как и чувство мести. Утолить это чувство невозможно.
Пётр Ерохин, старшина:
— С 1990 года за десять лет наша армия деформировалась настолько, что из неё выжили нормальных старших офицеров. Остались генералы, которые прекрасно знают цены на бирже, сколько, что и где стоит, сколько стоит земля под индивидуальное жилищное строительство. Но когда приходит время показать, как ты умеешь воевать — начинается пробуксовка. Многие старшие офицеры не имели даже опыта учений. И вся эта безграмотность была помножена ещё и на желание показать, что ты гениальный полководец. Результат — страшный. Иной раз был просто кураж: «Кину-ка я туда ещё одно подразделение! Все равно мы их сделаем!». Все равно отрапортуем наверх!
Несостоятельность командования в некоторых операциях была — полная. Помню одно такое задание. Мы должны были в 1:30 выйти за линию фронта, заминировать два брода, зачистить ферму, пройти краем Гехи и вернуться в 4:00, до начала артобработки района. И на все времени — 2:30. Петля получается — двенадцать километров. Мы ночью километр шли минут сорок. Шли же вслепую, каждый сантиметр смотришь, боковые сектора, надо послушать, понюхать — где и что. Время нам тогда дали просто нереальное. Да ещё был риск попасть под огонь своей артиллерии, если не уложимся в назначенное время.
Иной раз нам такие задачи ставили, что мы смеялись: надо в штабе попросить, чтобы нам в роту зачислили Шварценеггера, Сталлоне и Бэтмена.
Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:
— У нашей армии была авиация, техника, у разведки — своя агентура, всё было для победы. Многим офицерам хотелось сделать карьеру, все понимали, что эта война рано или поздно кончится, хотели заработать капитал — политический или физический. Случалось слышать напутствие, когда уходил на боевое задание: «Попадётся «Мерседес» — только двигатель не покоцайте, пацаны!». Как можно об этом говорить? Я иду на боевое задание, а мне говорят, чтобы я только машину не попортил. «Мерседесов» в Чечне было — море. Я принципиально жёг все машины, чтобы этим уродам не достались.
Но были и такие офицеры, работяги, на которых армия и держалась. У меня был знакомый капитан из пехоты. Простой капитан, его ровесники уже генералами ходят. Не карьерист, застрял и застрял, ему не надо карьеры, не хочется, он вечный командир роты. Этот офицер семь лет был лейтенантом. Почему? У него был принцип: не предложат — не попрошу. Такой в армии нужен. Кто работает, если пашешь и молчишь — и будешь работать. Он лично ремонтировал машины, лично занимался оружием и солдатами. А придёт какая-нибудь гнида — с ним ничего не сделать. Куда его? В другую часть? А как обосновать? На повышение! Так этот капитан свою роту всегда так грамотно ставил, круговая оборона такая, что его просто так не возьмёшь. Почему-то солдаты его всегда называли Палыч — даже срочники, или Батя. Он своим
