— Нет, товарищ Себергер, — взволнованно говорил Немировский, — вы меня извините, но я не могу работать у Вас. Я с детства воспитался так, что я не могу заниматься шпионской работой... Может быть вам, тов. Себергер, странно это, — вы, может быть, не поймете моей психологии, но, поверьте на честное слово: ей — Богу, я не смогу работать на шпионском поприще...
— Я вас понимаю, тов. Немировский. Но вы согласитесь с тем, что резолюция требует жертв и, если вы не враг революции, если вы сочувствуете рабочему делу, если вы на нашей стороне, а не на стороне русской и мировой буржуазии, вы должны принять наше предложение. Вы знаете, что мы нейтральности по отношению к себе не признаем: или вы наш враг, или вы наш друг. Выбирайте одно из двух.
— Но, товарищ Себергер, я прошу вас освободить меня от этого дела!.. Я не способен к нему. Тем более, что у меня жена, больная туберкулезом и малолетний сын...
— Но вы, ВСЕ-ТАКИ, товарищ Немировский, подумайте и завтра скажите мне свой окончательный ответ.
— Товарищ Себергер! Я и так уже довольно хорошо обдумал. Я много думал над тем, что вы мне предлагаете и, в конце концов, пришел к тому убеждению, что я никак не могу работать на этом поприще!
— Но вы, ВСЕ-ТАКИ, подумайте еще раз, товарищ Немировский, и завтра, в двенадцать часов, скажите мне Ваш окончательный ответ.
— Нет, товарищ Себергер! То что я вам сказал; это мой окончательный ответ!..
— Ну, пока всего хорошего. А все-таки вы, товарищ Немировский, обдумайте хорошенько дело еще раз и постарайтесь завтра заглянуть ко мне и сказать, к какому конечному результату вы придете... чтобы после не жалеть, сказал на прощание Себергер.
— Ну, я этого… (дальше шла площадная брань)... каэра научу мыслить по пролетарски! сказал мне Себергер, когда Немировский хлопнув дверью, ушел домой.
Это было в марте 1926 года, а в январе 1927 года я встретился с Немировским уже на Соловецком острове.
— За что вы попали на Соловки? — спросил я Немировского.
— По 117 статье уголовного кодекса: за разглашение сведений государственной важности, ответил Немировский.
— А какой у вас срок?
— Пять лет.
Раз человек имел храбрость категорически отказаться от сотрудничества с ОГПУ, он не побоялся и поделиться с кем- либо о том, чего от него хотело ОГПУ. В результате 117 статья и СЛОН.
В СЛОН Немировский прибыл, как и все неугождающие ОГПУ, с предписанием коллегии ОГПУ: «Держать исключительно на тяжелых заготовительных работах». Начальник ИСО Вальденберг, работавший до назначения в СЛОН в Минском отделе ОГПУ, решил «скрутить» Немировского «в бараний рог». Позвал Немировского к себе и предложил ему «освещать» жизнь заключенных 10-й роты заключенных, работающих в канцеляриях Управления С.Л.О.Н (УСЛОН). Но сильную волю Немировского ничто не могло сломить — даже СЛОНовский режим. Немировский Вальденбергу ответил: «Я пять лет Соловков получил за отказ шпионить, а вы опять предлагаете мне делать это»! Через 10 минут после этого Немировский был посажен на 30 суток в карцер. В приказе по первому отделению значилось: «Заключенного 1-го отделения Немировского Адольфа за некорректное обращение с начальником ИСО арестую на 30 суток карцерного содержания с выводом на работы».
После 31 суток карцера Немировского перевели в роту «отрицательного элемента». Там командир роты Воинов, известный в СЛОНе палач, два раза избил его до полусмерти за то, что Немировский не хотел стоять перед ним с вытянутыми по швам руками. Из отрицательной роты Немировского отправили в штрафную командировку «Овсянка» — Я тебе, Потапов, — сказал начальнику командировки «Овсянка» Вальденберг, — послал на командировку эту сволочь Немировского. Назад я его не ожидаю: такой сволочи советской России не надо. Пусть идет на «загиб».
Потапов сделал свое дело: двое суток под ряд Немировский выполнял у него полуторный урок; двое суток он не выходил из леса; выполнить урока он не смог, но совершенно отморозил руки и ноги. Овсянковский лекпом отрезал ему обе ступни и обе кисти рук, перевязал грязными бинтами и дал ему НА ТРИ ДНЯ ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ РАБОТ...
Три дня освобождения от работ в СЛОНе редкое явление. Но бедному Немировскому не пришлось воспользоваться этой СЛОНовской милостью, так как на другой день после «операции» он умер.
Такова участь тех советских «граждан», которые не могут бросить своего человеческого достоинства под грязные и окровавленные чекистские ноги. Немировский был не Рамзин, не мочала, из которой кремлевско-лубянские палачи наделали петель для честных людей...
Вечная память тебе, славный Адольф!
Второй запомнившийся случай борьбы — голодовка мусаватистов, т. е. членов национальной азербайджанской партии. Она вспыхнула из-за того, что все мусаватисты содержались на тяжелых физических работах. Мусаватисты требовали работы по специальностям. — «Мы вам дадим работу по специальностям! На «Овсянку» нам надо много специалистов. Там Гусенко наспециализирует вас рубить баланы», говорили в ИСО чекисты.
Однажды ночью к роте № 7, где помещались мусаватисты, подъехало 10 саней. Командиры рот, в присутствии чекистов из ИСО, вы несли на руках связанных по рукам и по ногам мусаватистов, положили их на сани, прикрыли сеном и вывезли из Кремля. За Кремлем их встретили чекисты — надзиратели и повезли дальше — на Овсянку.
До Овсянки 22 километра, но мусаватистов на санях везли не более, чем полтора километра. Как только их завезли в лес, начались истязания. — «А! такие сякие... Грамотные стали?!. Голодовки научились объявлять?!.. Мы вас научим голодать. А ну-ка, вставай с саней!»
Вставших с саней чекисты били прикладами и после избиения — погнали дальше уже пешком.
Мусаватисты на командировку «Овсянка» прибыли благополучно. Просили меня дать один день отдохнуть: «слабые, мы после голодовки». Просьбу не удовлетворил, а отправил в лес на работу, писал Гусенков ИСО.
В результате голодовки несколько человек мусаватистов умерло на Овсянке а 15 человек отправлено на Конд–остров, как, окончательно потерявшие трудоспособность. А Конд — открытая дверь в могилу…
Сходную борьбу с теми же последствиями вели на Соловках грузины.
В 1927 году группа из 5 грузин пыталась среди дня, на глазах у всех, бежать из Кемь-перпункта. Двое грузин набросились на вооруженного чекиста надзирателя, выхватили у него винтовку, вместе с остальными тремя грузинами выбежали из Кеми, сели в лодку и поплыли. Сами не зная куда, но поплыли. Через полчаса они были все расстреляны.
Грузин в СЛОН много, но УСЛОН держит их так, что ни на одной командировке вы не встретите двух грузни вместе: они рассеяны по одному по всем командировкам. На Соловецком острове находятся наиболее видные из них. В 1923 году случалось так, что 26 грузин оказалось на одном месте: в 7-ой кремлевской роте. Все они находились на тяжелых физических работах, правда не лесных. По примеру мусаватистов, грузины потребовали, чтобы им дали работу по специальностям. Когда получили отказ, они, как один, объявили голодовку.
С ними ИСО поступило немного иначе, чем с мусаватистами: мусаватистов только связали и повезли на санях на Овсянку, а грузинам кроме того надели смирительные рубашки — большие грязные мешки из под картофеля. Мусаватистов отправили на командировку «Овсянка», а грузин — в штрафной изолятор «Секирка». Myсаватистов, хотя и избитых, но всех доставили живыми на Овсянку, а грузин не всех: по дороге двоих чекисты-надзиратели застрелили.
«Двое голодающих грузин на пути на Секирку набросились на надзирателя и пытались обезоружить его. Принятыми мерми нападение было отражено. Нападавшие грузины из нагана №768429 мною застрелены, о чем доношу на ваше распоряжение», —такой рапорт написал в ИСО командир 5-го взвода команды надзора. Из штрафного изолятора «Секирка» ни один из голодавших грузин не возвратился: — все двадцать четыре человека там умерли. Эти двадцать шесть человек протестовали против нечеловеческого СЛОНовского режима серьезно и до конца. Их воли не могли сломить чекисты. В слабом теле они носили сильный дух. Вечная память им!
