Он остался стоять с бессильно опущенными руками, она пошла в булочную, а он смотрит ей в спину, не веря. На лице его надежда, разочарование, боль … Он замер на одной стороне улицы, на другой – я. И оба чувствуем одно и то же – крушение надежды, разочарование, боль. У меня ломит от боли горло, я держусь за него ладонью, и мне нечем дышать в моем жарком меховом полушубке с лисьим воротником.
Он ушел, бессильно опустив руки, я осталась стоять, а потом побрела через улицу. И снова осталась стоять в тесном пространстве между двумя грохочущими трамваями. Я вышла на тротуар вместе с ней. Трамвай захлопнул двери и взвизгнул колесами, я вздрогнула и пришла в себя.
– Здравствуй, – сказала она и улыбнулась безмятежной улыбкой, безжалостной, как тупой нож.
– Я вас видела, – вместо приветствия ответила я.
Она уронила руку с пакетом, бессильно, как он. И побледнела. Я впервые видела ее такой, и мне стало ее жаль.
– Пойдем. – Я пошла чуть впереди, она послушно за мной. Ее куклы ожили. Что теперь делать с ними?
– У меня был парень, – сказала я. – Мы должны были пожениться. Он любил меня без памяти и носил на руках. Так любил, что, когда я уронила туфлю, он поднял ее и поцеловал. На глазах у всех. Его засмеяли, я тоже. – Я помолчала. – Я была жестокой, но я была права, потому что его не любила. Я смеялась над ним, зная, что никогда не окажусь на его месте. Разве в такое будущее верят? У меня не было ни мук совести, ни сожалений, и я бы не вспомнила о нем, если бы сегодня я не увидела… – я запнулась, – вас. Сейчас я вспомнила, и мне его жаль. Так жаль, что хочется плакать. – Я остановилась и развернулась к ней. – Выть хочется, понимаешь?
Она молча смотрела на меня, стоя под аркой нашего дома, а на чугунной решетке змеились драконы. На ее бледном лице лишь глаза. Поодаль остановилась машина; черные глаза на мгновение ожили, отразив свет противотуманных фар, и снова погасли.
– Понимаю, – сказала она.
– Откуда тебе знать? – крикнула я и пошла вперед, не дожидаясь ответа.
Я пришла домой, надеясь, что никого не будет. Все должны были оставить меня в покое. Мне не до них. Мне нужно подумать. Я лежала на новой кровати без единой мысли в голове. На стенах моей спальни вспыхивали, скользили, менялись красные, желтые, зеленые, синие огни рекламы дома напротив. У меня самый лучший дом в центре, со светомузыкой для настроения. Красный – ненависть, желтый – ревность, зеленый – отвращение, синий – надежда. Синего – цвета надежды – чуть больше. А надежда – цвета весеннего неба. Весной все начинается. Все будет хорошо.
– Он ей не нужен. Надо терпеть. И все будет хорошо.
Я поднялась с кровати и пошла искать мужа. Он смотрел в монитор, на заставке которого мчались с невиданной скоростью белые облака. Безумный белый поток рваного клочковатого снега из никуда в никуда.
– Что смотришь?
Я обняла его сзади, и он сжал мои ладони. Так крепко, что пальцам моим стало больно. И не обернулся, завороженный белой небесной рекой.
– Облака, – ответил он.
– И что в них такого?
– Облака ставят границы.
Я убрала руки, он не стал меня удерживать.
– Между кем? – изменившимся голосом спросила я.
– Между отдельными планами картины.
– Какой картины? – мой голос готов был сорваться на крик.
– Обычной, – вяло ответил он. – Живописной.
– Ты никогда не интересовался живописью.
– Где-то читал. Не помню. – Он повернулся ко мне. – Пойдем спать. Я устал.
– А ужин?
– Пойдем. Я ел на работе, – он тяжело поднялся и вышел, не взглянув на меня.
Я осталась смотреть на беззвучный белый поток небесного снега. Постояла, выключила монитор и отправилась к сыну. Он, как обычно, валялся на диване, слушая музыку.
– Ты ужинал?
– Да.
– Уроки сделал?
– Да.
– Хорошо. – Я оглянулась, будто что-то искала.
– Мам! – раздражился сын.
– Спокойной ночи. – Я еще раз оглянулась и пошла в спальню.
Боже, если бы ты знал! Как мне не хотелось туда идти!
Мой муж стоял у окна, контуры его силуэта попеременно светились уличной рекламой – ненавистью, ревностью, отвращением и надеждой. Всего понемногу, но цвета надежды меньше, чем остальных.
– Ты еще не разделся?
– Сейчас.
Я смотрела, как раздевается мой муж, со смешанным чувством любопытства и стыда. Словно тайно, исподтишка наблюдала за наготой постороннего, абсолютно чужого мне человека. И во мне вдруг проснулось желание. Сильное, как никогда. Но облака поставили границу, я уснула одна в постели с собственным мужем.
Лиза
На улице меня нагнала наш участковый педиатр Галина Сергеевна. Раньше я часто болела простудами, бронхитами, в общем, всем таким. Сейчас не болею совсем. «Изрослась», – говорит Галина. Куда изрослась? Как изрослась? Что это такое? Мне неведомо, но, судя по всему, очень даже неплохо – не чихается, не кашляется, не сопливится.
– Лиза! – воскликнула она. – Ты хорошеешь с каждым днем.
– Спасибо. – Мне стало неловко, и я решила сбежать от нее поскорее.
Обычно я так и реагирую на комплименты, особенно от чужих людей. Терпеть не могу, когда мне неловко! И вообще я не выспалась…
– Я родом из Рязани, – ни с того, ни с сего созналась Галина. – Там полно таких красавиц. Глаза и брови черные, губки красные, а щеки пухлые, как яблочки. Кровь с молоком.
– Спасибо, – с нескрываемой иронией поблагодарила я.
Я ненавижу свои яблочки! И я ненавижу свой макияж! Я его ни у кого не просила! Кровь с молоком… Фу, гадость!
Галина засмеялась и ущипнула меня за обе щеки. Я разозлилась внутри себя и отодвинулась подальше от нее.
– Наливные яблочки! – смеялась она. – Лиза, твои яблочки – это комочки Биша.
– Комочки? Какого такого Биша? – буркнула я и собралась идти. Я опоздаю в школу! Сколько можно стоять?
Галина потрусила за мной, я ускорила шаг. Ей, что, делать нечего?
– Комочки Биша – младенческий жирок, он откладывается за щечками, – нудила она. – Потому все дети такие симпатичные. Биша первым их описал.
– Зачем откладывается? – раздражилась я.
Я вообще-то здорова! А ее симпатяги с комками ждут. Еще не описанные…
– На всякий случай! – засмеялась Галина.
А я решила на всякий случай уйти. Мне смешно не было. Мне еще в школе выживать целый день. С комочками Биша!
– Галина Сергеевна, я в школу опаздываю!
– Беги!
Я побежала в школу, мой взгляд споткнулся на стеклянном поезде витрин огромного магазина. Блондинка без щек, приоткрыв рот буквой «о», предлагала духи «Ј’adore». Мои губы прошептали сами собой,
