– Не бери в голову. Сейчас отвлечешься.
Отвлекусь! Ты хоть раз с родственниками своего умершего больного разговаривал? Что ты вообще понимаешь?
– Ты хоть раз заваливал важный проект? Если да, то отстань! И не трогай меня руками!
Неожиданно я поняла, что совсем не знаю Димитрия. Мы вообще не говорим с ним. Ни о чем. Только «да», «нет» и секс. И все. Эпоха неолита в двадцать первом веке. Крутой виток в первобытное прошлое без наскальных рисунков. В общество, где все изъясняются междометиями и жестами. Общество, где этого вполне довольно. Или, напротив, может быть, это крутой вираж в будущее андроидов, запрограммированных на «да», «нет» и секс. Классно! А зачем, собственно, знать друг о друге больше, если естественная ниша наших отношений – только секс? Да мне и не нужно знать его лучше. Что он может мне дать, чего я не знаю? Ничего. Какая тоска! Беспросветная.
Мне страшно оказаться в пролете. Страшно до колик в животе. Потерять привычное место в своем кругу, оказаться за бортом и никогда не выплыть. Страшно не потерять деньги, страшно не потерять власть – страшно испытать унижение от забвения. Унижение от поездки в лифте в цокольный этаж. Поездки в один конец. Потому от неудачников следует держаться подальше. Таков закон. Неудача – это инфекция. Надлежит локализовать ее источник и провести противоэпидемические мероприятия, то есть забыть. Поставить жирный крест. Окончательно и бесповоротно. Спеть неудачнику фьюнеральный диксиленд и оправить в последний путь. Тогда начинается самое страшное для неудачника. Понимание. Потерпеть неудачу в собственных глазах – значит перестать уважать самого себя. Вот что страшнее всего.
В перспективе я хочу умереть на Гоа. Закончить жизнь дауншифтером, когда надоест работать. Там полно дауншифтеров. Жизнь недорогая. И я держусь зубами и когтями за место зава отделения. Попробуйте у меня его отнять. Мало не покажется! Я боюсь будущего, потому я мечтаю умереть дауншифтером. Лучше привыкнуть к этой мысли заранее. Оттренировать свой динамический стереотип до безусловного рефлекса.
На собирушке к нам подошла блондинка. Волосы ее топорщились коробочкой узбекского хлопка над круглыми яблоками скул. У блондинки не было коренных зубов – их удалили, сформировав из них соски имплантированного объемного бюста над титановой корсажной лентой. Искусственная внешность грамотно ретушировала искусственный интеллект. Я оглянулась окрест себя и пришла к удивительному выводу: блондинка являла собой метрологический образец образцов, выпущенных с одного конвейера. Дело было даже не в цвете волос, а скорее напротив. Только цветом волос и различались мужчины и женщины, являющиеся собственностью клонов либо сами клоны, взявшие на себя труд быть похожими друг на друга.
Я вдруг поймала себя на неприятной мысли. У клонов женщина и собственность – равноценные понятия. Получается, я тоже собственность Димитрия, причем на основе добровольного, информированного согласия. Перешла во владение в один из виртуальных Юрьевых дней. Сама. По собственному желанию и хотению. Меня никто не принуждал. Абсолютно никто. С другой стороны, я могу уйти в один из следующих Юрьевых дней, который сама и назначу. По собственному желанию и хотению. Кто мне помешает? Никто. Что я тогда так злюсь? Напротив, я должна смеяться. Клоны плачутся, что их любят только за деньги. Баш на баш, смешные мои! Вот так-то!
Блондинка улыбнулась Димитрию, коренные зубы ее сосков рефлекторно клацнули. Судя по их разговору, с Димитрием они были знакомы давно. Судя по ее поведению, их знакомство было таким же близким, как и мое с ним. Блондинка вела себя так, словно она одна осталась в открытом море, а Димитрий – единственное бревно.
– Не возражаете, если я у вас его заберу? – спросила бедная дурочка.
Чем можно ответить на вежливость? Только вежливостью.
– Берите, – сказала я. Чуть не добавила: пользуйтесь на здоровье.
Я осталась в обществе клонов преклонного возраста. Простите за тавтологию. Мои визави рассуждали о рефлексах, условных и безусловных. С профессионалом! Весь мир – театр. Это точно.
Мой взгляд вновь остановился на Димитрии и блондинке. Их разговор был весьма оживленным. Почувствовав мой взгляд спиной, он обернулся и махнул рукой, что означало: «Скоро. Извини».
Не извиняю! Я потеряла терпение и решила уйти, оборвав собеседников на полуслове. Я в любом случае прекратила бы этот нелепый разговор. По дороге в туалет меня перехватил Виктор.
– Целый вечер любуюсь вашей спиной, – сказал он.
– Может, вам стоило поменять положение и заглянуть мне в лицо?
Я еле сдерживала раздражение. Что я так злюсь?
Виктор дробно рассмеялся. Его глаза беззастенчиво прогуливались по мне, оставляя на теле и платье маслянистые пятна.
– Вы меня не так поняли. У вас спина безупречной красоты.
Все я поняла! Здесь и у мужчин искусственный интеллект. Поголовно!
– У меня все безупречно, – холодно отреагировала я на комплимент.
– Не сомневаюсь. Не умею ходить вокруг да около. Предпочитаю сразу перейти от слов к делу.
– Переходите, – нетерпеливо разрешила я.
Господи! Как же ты меня раздражаешь!
– У меня к вам предложение. Будьте моей. У меня больше денег, чем у Димы Трубникова.
Так и сказал. Вы слышали когда-нибудь подобный бред? Моей! Мерзавец! Может, переадресовать его Димитрию? Они оформят передачу собственности в соответствии со всеми юридическими формальностями. Пожмут друг другу руки и постфактум сообщат: вот тебе, Аннушка, и Юрьев день!
– Я для вас старовата.
– Я пью зеленое вино от скуки. Мне нужна настоящая женщина.
– Не по адресу.
– Вы цены себе не знаете! – сообщил любитель литературных штампов.
Я не знаю?! Я знаю себе цену лучше всех людей, вместе взятых. Я бесценна!
– Так что вы скажете?
Он схватил меня за руки, чуть не выворачивая пальцы. На моей коже оставались маслянистые следы его прикосновений. Его глазки слезились то ли от конъюнктивита, то ли от черт знает чего. Зачем человеку с такими деньгами быть таким фриком, скажите на милость?
– Дайте мне время себя прокалькулировать, – еле сдерживая отвращение, сказала я.
– Шутите? – с обидой спросил он.
– Нет!
Я с трудом оторвала его руки и вернулась назад, забыв о туалете. Блондинка трогала Димитрия за лицо, руки, туловище. Бедная дурочка не могла поверить в свое счастье. Ей нужно было убедиться, что он – это он. По знакомым частям тела. Если она его любила, я ей прощаю. Но тогда во мне кипело раздражение.
Такое пренебрежение на глазах у всех! Так вот! Идите к черту, дорогие мои!
Я развернулась и отправилась домой, оставив Димитрия блондинке, невербально оформив передачу ей моей собственности. Димитрий догнал меня у выхода и тронул за руку.
– Ревнуешь? – улыбаясь, спросил он. – Зачем она мне? Тебе ни к чему меня ревновать.
Ревную? Господи! Какая нелепость! Я отвернулась, чтобы скрыть усмешку, и спустилась по лестнице. Молча. Димитрий повел меня к машине, а я села в такси и уехала. Димитрий отправился за моим такси, но он опоздал. На месте Димитрия я ехала бы не за нами, а сразу к моему дому. Разве сложно вычислить, где окажется человек в середине ночи? Но Димитрий – мужчина с толстыми костями черепа и сверхтонкой корой головного мозга. Он звонил по телефону, я не брала трубку. Он звонил и стучал в дверь. Я не открыла.
Я не спала до самого утра. Меня распирала злость. Я не могла понять, в чем дело. Димитрий мне абсолютно не нужен. Действительно не нужен. Я прекрасно без него обойдусь, я знаю точно. Что я так злюсь? Во мне просто клокочет злость.
Но Димитрий – моя территория. Я сама решу, что с ней делать. И буду делать то, что мне заблагорассудится, как заблагорассудится и когда заблагорассудится. Вот и пусть катится ко всем чертям! Это я так решила, а не он. Флаг в руки! Господи, как я зла!
И вообще мне надо сказать спасибо ангелу в образе бедной дурочки, он спас меня от Димитрия на веки веков. Вот что мне надо! Абсолютно точно. Все будет просто замечательно. Никакого оброка, никакой
