– Сделаем, – пообещал Назарьянц.
У меня отлегло от сердца. Не знаю, почему это стало таким важным для меня. Может, потому, что к такому я еще не привыкла. И не знаю, нужна ли в таких случаях кожа, как у носорога.
Глава 4
У нас освободилась вакансия заведующего моего отделения. На место претендовали двое – Рыбина из поликлиники и Сафонова из нашего же отделения. Не лучший выбор. В их активе была только выслуга лет. Рыбина лечила больных дедовскими методами и удивлялась, почему ее больные не могут найти адельфан. У Сафоновой была своя фишка – она назначала пациентам большие объемы внутривенных инфузий. Больные любят внутривенные вливания, это значит, что врач им попался вдумчивый, его лечение качественное, выздоровление обеспечено. Я тоже не всегда назначаю внутривенные вливания оправданно. Иду на поводу у больных, иначе они меня не поймут. Но в отличие от меня Сафонова назначает до трех литров в день ежедневно. Как ее больные с сердечной или почечной патологией выживают? Науке неясно.
Чтобы не выпасть из обоймы, я читаю медицинские журналы, статьи в Инете, являюсь представителем одной из фармкомпаний. По зарубежным грантам дважды была на конференциях за рубежом. Личные связи с хорошими специалистами – короткий путь к современной медицинской науке, можно обмениваться нужной информацией по Сети. Другими словами, чтобы быть востребованным, нужно быть на гребне.
Сафонова и Рыбина беспощадно сражались за место. Вся больница следила за женским боксом в грязи. Я решила быть над схваткой. Для того чтобы быть над схваткой, надо играть свою игру. Потому я просто пошла к Седельцову.
– В нашей больнице все мужики хотят бросить тебе палку, – сказал он мне как-то.
– Больницу вижу, мужиков нет, – отшутилась я.
– Купи очки, – посоветовал он.
– Микроскоп, – не согласилась я.
Я вошла в приемную Седельцова.
– Что надо? – спросила меня секретарша, бедная дурочка.
– То надо, – ответила я и посмотрела на нее.
Я умею смотреть так, что другим становится страшно. Она отвела глаза от моих и опустила голову. Я беспрепятственно открыла дверь к Седельцову. Без стука. Аккуратно закрыла дверь предбанника и кабинета за собой. Седельцов поднял голову от бумаг.
– Я разглядела мужика, который может бросить мне палку, – сказала я.
– Догадываюсь, что тебе нужно. Не рановато ли?
– Давайте проверим эмпирическим путем, – предложила я.
Я получила место заведующей на двухтумбовом столе Седельцова. За несколько минут, даже получаса не прошло с раздеванием и одеванием.
– Одним разом не обойтись, – сообщил Седельцов, застегивая брюки.
– Я не замужем, – откликнулась я.
Седельцов задумался и протрезвел. Он был женат. Пока он думал, я открыла дверь его кабинета и прошла мимо бедной дурочки, любовницы Седельцова. Она тоже была не замужем, но она – не я. Она – бедная дурочка, а я – наилучший вариант для заведования моим отделением.
Через неделю приказ о моем назначении был обнародован. Бедная же дурочка обнародовала свои комментарии.
– Поздравляю, – сказал Месхиев. – Я думал, мне надо платить. А оказывается, тебе.
– Переориентируй мозг с Y-хромосомы на X, – усмехнулась я.
Через пару дней Седельцов вызвал меня к себе. Требовалось сокращение ставки врача в нашем отделении. Сокращение не есть хорошо. Заведующему прибавляется работы – при том, что заведующий отвечает за всех больных в отделении. За все в отделении.
– Надо, – сказал Седельцов.
Я предложила Сафонову, чтобы не путалась под ногами. Она не могла простить мне поражения. Ее комментарии по своей красочности превзошли комментарии бедной дурочки. Я на них плевала с высокой башни, остальные – нет. Чтобы оздоровить обстановку в коллективе, требовалось ампутировать отживший, гангренозный орган. И мне хорошо, и другим наука.
– Плати оброк, – согласился Седельцов.
– Как часто это надо? – спросила я.
– Как вызову, так и надо.
– Ваша жена в курсе?
– Я тебя породил, я тебя и убью! – обозлился Седельцов.
– Чувства близких надо беречь, – посоветовала я. – Обойдемся минимальными потерями. Я сама вас вызову.
– Сука! – выругался Седельцов. Это означало его поражение.
Я вышла из его кабинета такой же целомудренной, как и пришла. Если повести себя умно, можно обойтись и без оброка Седельцову.
Димитрий изводит меня своей ревностью. На кого смотрела, сколько смотрела, почему смотрела. Господи, как мне это надоело! Он звонит мне на городские телефоны, домой и на работу. Проверяет, на месте ли я. Где мне еще быть? У меня, кроме него, никого нет. Разве у меня есть время? Наверное, это к несчастью. Моя несчастливая примета – это Димитрий. Точнее, две приметы – Димитрий и его ревность. Они ходят парой, как Пат и Паташон.
Как-то раз Димитрий притащился ко мне на работу. Что его туда понесло, не знаю. Он явился без предупреждения и ткнулся в закрытые двери моего отделения.
На посту у отделения всегда наготове баба Катя, злющая как сатана, рядом с ней отдыхает мифический Цербер. Я усилила требования к санэпидрежиму, потому поощряю ее рабочее рвение. Нечего бродить по моему отделению кому попало. Есть время для посещений, ходите на здоровье. В бахилах и халатах, выданных в нашем приемном покое. Матчасть скоро мне кланяться начнет за увеличение выручки от аренды халатов и продажи бахил. В остальное время, господа посетители, будьте любезны, пойдите вон. Не мешайте лечебному процессу.
Баба Катя не переваривает всех – врачей, медсестер, санитарок, пациентов, их родственников. У нее тяжелая жизнь. Она втихую пьет медицинский спирт, а потом достает всех вопросом, почему она всю жизнь моет чужие жопы. Да простят меня воспитанные люди за правду ее жизни. Я бы ее уволила, но санитарок не хватает; и работает она хорошо, если не пьет. Спирт теперь держат в металлических шкафах для сильнодействующих средств. Даже готовый, разведенный спирт для работы.
– У-у, мухоморица, – шепчет она мне вслед, а мне наплевать, лишь бы не пила.
Но баба Катя все равно поддает. Она сосет ватные шарики со спиртом, шутят медсестры.
– Мне к Зарубиной, – высокомерно заявил Димитрий.
– Всем к Зарубиной, – обрезала его баба Катя.
– Я по личному делу, – Димитрий смерил бабу Катю взглядом сверху вниз.
– Всем по личному, – непробиваемо ответила баба Катя.
– Я друг Анны Петровны.
Баба Катя насмешливо протянула:
– Видали мы таких друзей, – и внезапно рявкнула: – Бля!
Димитрий отшатнулся назад, спасая костюм от слюны бабы Кати. В это время подоспел Месхиев в гражданских одеждах. Он мне это и рассказал. Баба Катя Месхиева не переваривает, но пускает. Завотделением все-таки.
– Че приперся? – поздоровалась с Месхиевым баба Катя.
– К Зарубиной, – холодно отрезал Месхиев.
– Во кобеля! – восхитилась баба Катя и покачнулась. – У вас че, течка?
– Пить надо меньше, – терпеливо объяснил Месхиев. – Мне Зарубину видеть надо.
– Здесь че? Кино? – возмутилась баба Катя. – Че ее видеть?
– Дверь открывай! – потерял терпение Месхиев.
– Щас! Вали за халатом и бахилами! Херург! У нас сан епид твою мать режим!
