внешним для других частиц организма. Поэтому ассимиляция всегда связана с диссимиляцией. Обмен веществ в организме идет через ассимиляцию и диссимиляцию. Источником веществ, которые при посредстве жизнеспособного тела превращаются в живое, служит внешняя среда».
Есть ли здесь что-нибудь, кроме игры в слова? Разумеется, нет. Приведенный абзац есть типичная комбинация бессмыслицы с пустословием, столь характерная для глубокомысленных сочинений софистов.
Что значит «из условий внешней среды впервые возникло живое тело»? Условия внешней среды – это космическая радиация, поток тепла, неорганическое окружение, Так, что ли? А что такое живое тело? Имеется в виду хлебное зерно, насекомое или белковая молекула? Да нет. Мы не так ставим вопрос. Подобный строй мышления несвойствен подобным авторам. Он слишком конкретен, и на этом пути не построишь дворец чепухи. Автор, без сомнения, имеет в виду Живое с большой буквы. Следовательно, рассматриваемая фраза имеет лишь следующий совершенно тривиальный смысл – сначала Живого не было, а потом так уж сложились дела на Земле, что оно возникло.
Продвинемся еще немного вперед через лес слов:
«…и дальше живые тела строят себе подобных из соответствующих условий внешней среды». «Дальше» – это значит и сейчас. Если этой фразой нам хотят сказать, что без пищи животное и растение не появятся на свет божий, то с этим можно согласиться немедленно и поблагодарить автора за ценную мысль. Если же здесь более глубокий смысл, то есть желание подчеркнуть первенствующую роль среды в создании каждого нового поколения, то это неверно.
Следующая фраза о том, что «живое тело представляет собой единство тела и соответствующих условий» построена так, что ей вообще нельзя сопоставить что-либо реальное. Так же точно совершенно бессмысленным является и следующее за этим пояснение: «Это единство заключается в ассимиляции, в уподоблении условий среды данному телу». Что значит уподобить условия телу? Понять нельзя, так как понимать нечего.
Конец параграфа так же бессодержателен, как и его начало.
«Вообще и живые и неживые тела находятся в известных отношениях к окружающей их среде. Однако взаимоотношения организмов с внешней средой принципиально отличны от взаимоотношений неживых тел с той же средой. Главное отличие состоит в том, что взаимодействие неживых тел с окружающей средой не является условием их сохранения, наоборот – это условие уничтожения их как таковых. Например, чем лучше изолировано какое-нибудь неживое тело от воздействия кислорода, влаги, температуры и т. д., тем дольше оно остается тем, что оно есть».
Да, глубокие мысли. Вчитайтесь, и вы усвоите великие истины. Масло тухнет, а сырые бревна гниют потому, что им погода не подходит; желаете масло сохранить подольше – ставьте его в холодильник… Не разглядишь сразу пустословия. А видеть надо, и учить этому надо в школе.
Абзацы, подобные вышеприведенному, чередуются с истинами совершенно отчетливыми и конкретными, но… противоречащими науке. Например:
«Отрицать порождение в соответствующих условиях пшеницей ржи – это значит противоречить действительности. Отрицать, что пшеница в соответствующих условиях порождает отдельные зерна ржи, которые потом вырастают и вытесняют пшеницу, – это значит отворачиваться от жизни, от практики».
Ложность этого заключения, опровергающего твердо установленные законы природы, может быть продемонстрирована лишь в чистых лабораторных условиях, исключающих засоренность посеянного зерна. В кругу лиц, далеких от науки, бессмысленность всего этого не очевидна, и «открытие» позволяет автору вербовать новых соратников, восхищенных революционными выводами.
Превращение пшеницы в рожь является следствием общего «закона» который формулируется в статье Т. Лысенко многократно, но с помощью не слишком сильно отличающихся словосочетаний.
«Живое тело с новыми наследственными свойствами возникает в старом взамен его старой структуры. В общем новое возникает в старом, а не из старого».
Последнее утверждение, видимо, очень важно, так хак оно подчеркнуто автором. Но как понять сказанное? Если новое возникло взамен, то, значит, из старого. А нас предупреждают не «из» а «в».
В общем понять, куда делось старое после того, как образовалось новое, увы, невозможно, ибо далее говорится:
«Новое живое тело возникает в старом, живом из веществ, вырабатываемых этим же старым веществом».
Ну, пожалуй что, хватит. Из этих примеров читателю должно стать ясным лишь одно, что понимание в научном смысле этого слова подобных произведений невозможно в принципе, ибо слова используются для сообщения читателю либо голословных и неверных утверждений, либо для провозглашения «истин» носящих мистический, религиозный смысл.
После 1948 года было опубликовано несколько безграмотных произведений. В 1949 году в свет выходит книга заведующего отделом биохимии Всесоюзного института экспериментальной ветеринарии Г. Бошьяна.
Вот как подаются дела автора в предисловии, написанном директором института:
«Приводимые в книге факты побуждают коренным образом пересмотреть традиционные научные представления об автономности фильтрующихся вирусов в многообразном мире микроорганизмов, о границах устойчивости, жизни и размножении микробов, о природе вакцин, иммунных сывороток, бактерийных аллергенов, бактериофага и антибиотиков, а также о природе иммунитета к инфекционным заболеваниям.
Открытие автором закономерности превращения вирусов в визуальную бактерийную форму, а также превращения вирусов и бактерий в кристаллическую форму, способную при изменении условий к дальнейшей вегетации, означает подлинную революцию не только в микробиологии, но и во многих других областях биологической науки».
Правильно пишет директор. Какая уж там революция! Это слово мизерно по сравнению с открытиями Г. Бошьяна. Ведь речь идет о том, что человек научился превращать живое в неживое и наоборот – кристаллы в микробы и микробы в кристаллы. Все естествознание зачеркнуто недрогнувшей рукой. Вот какую книгу представляют вниманию читателя.
Графики, таблицы, фотографии, описания опытов: что и говорить, книга серьезная… А может, несерьезная? Может быть, всё-таки враки? Может быть, Г. Бошьян – неграмотный работник?
Не знаю, приходили ли такие мысли в голову людям, приложившим руку к изданию этой книги. Может быть, и нет. Но я надеюсь, что нашим читателям уже не надо доказывать, что за таким предисловием последует чистейшая реникса.
Нет ни одного самого великого в науке сочинения, которое зачеркивало бы то, что создавалось кропотливым трудом армии ученых предыдущих поколений. Приобретения науки – суть ее завоевания навечно. А новые открытия – это проникновение в те края, куда еще не простирались рука и мозг исследователя! Но эту мысль мы уже сказали раз пять! И еще стоит повторить. Если всё, что западет в сознание читателя, – это понимание того, что новое в науке никогда не отрицает старого, а лишь, очертив его границы, расширяет область познанного, я буду уже удовлетворен. Это сознание – верный щит против лженауки.
Как-то в конце сороковых годов мне с группой коллег-физиков пришлось направляться на научное заседание, которое должно было состояться в одной из комнат Политехнического музея. У главного входа мы увидели довольно много людей. К нам без конца обращались с вопросом: «Нет ли лишнего билетика?» Заверив контролера, что идем не в помещение лектория, мы проникли в холл музея и стали робко пробираться к комнате, где должно было состояться наше заседание. Зал лектория был переполнен, сидели не только на скамьях, но и на полу – видимо, много народу пробралось и без билетов.
– Что здесь происходит? – спросил кто-то из нас.
– Доклад О. Лепешинской.
Мы переглянулись с чувством неловкости и ускорили шаги.
Только Г. Ландсберг сказал тихо, как бы про себя:
– Бог мой, какой позор.
Всем нам было известно, что О. Лепешинская «открыла» зарождение клетки из желтка. Все мы нисколько не сомневались, что речь идет о неряшливых опытах, выдаваемых за великое открытие.
