— Нет. Официально не выходила.
— А он не женился?
— Тоже. Тоже официально — нет.
— А какие у вас с ней отношения? Вы были этим летом у нее?
— Нормальные. Дружеские. Летом мы с ней встречались. Заходил, попил чаю, поговорили.
— О чем поговорили?
— Ну, товарищ следователь!.. О жизни поговорили.
Вы простите, полковник, но ведь я не из праздного любопытства. Вы с ней были близки?
От этого вопроса Владимир Антонович внутренне содрогнулся — откуда знает? — и ему вдруг показалось, что следователь давно уже знал, что здесь обязательно случится что-то такое, и на каждого из них заготовил пухлый кондуит, где все записано и заверено печатями.
Витязев долго не отвечал, лицо его, большое, прямоугольное, в свете костра будто вырубленное из какого-то темного дерева, стало жестким, бронированным. Он подкладывал в костер широкие белые щепки по одной и ждал, когда пламя охватит ее всю, и только потом подкладывал следующую.
— Вам понятен вопрос?
— Да.
— Что — да?
— Да — понятен. Да — были. Близки были.
— Когда сошлись?
— Мы сошлись еще до их окончательного разрыва. Я ехал тогда в отпуск и зашел к ним. Чарусов был на заработках.
— Вы женаты?
— Женат.
— А с Варварой — как ее? — в дальнейшем поддерживали связь?
— С Варварой Петровной. Да, поддерживал.
— И Чарусов знал об этом?
— Думаю, знал. Мы никогда о ней не говорили.
— А вы знали об их связи, Владимир Антонович?
— Об этом вся деревня знала. Шило в мешке. У нас же полдеревни в городе, все обо всех знают. И товарищ полковник выложил вам все только потому, что вы все равно узнаете об этой связи, — ответил Владимир Антонович.
— Простите, вы любили ее? — спросил эксперт Витязева.
Тот посмотрел на него затяжным серьезным взглядом и вдруг широко и легко улыбнулся.
— В школе. В школе любил. Потом все проще.
— Н-нда! — крякнул эксперт.
Но Размыкин движением руки осадил его! не лезь, мол.
— А как она к вам относилась?
— Она современная женщина. Относилась без всяких притязаний.
— А как к ней относился в последнее время Чарусов?
— Не знаю, Я же сказал: мы о ней никогда не говорили.
В это время послышались еще далекое фырканье лошади, людские голоса, стук колес и из-за дальнего куста показалась упряжка. Возница, видно, так и не слезал с телеги, а Перевалов с Баяновым шли чуть позади, о чем-то оживленно беседуя.
Сидевшие у костра замолчали. Эксперт обиженно сопел, уж от кого, от кого, а от военного, да еще полковника, он такого не ожидал. Витязев подбрасывал щепки в огонь, но теперь не смотрел на них, а поглядывал в сторону прибывших, не на них, а дальше, будто ждал, когда там появится еще кто-то. Размыкин оставался спокойным, будто рассказ полковника ничего не добавил к тому, что он знал, и теперь он анализировал все, пытаясь отыскать и обдумать, что же изменилось.
— Вон теперь нас какая компания образовалась, — не выдержал молчания эксперт, — пятеро в тайге. Не считая кобылы. Хотя собака была бы лучше, настоящая служебная собака.
— Собаку, наверное, придется вызывать, — сказал Размыкин. — Если завтра, не найдем труп, вызовем. Может, и поисковую группу вызывать придется. Владимир Антонович! — обратился он к Просекину. — А почему вы без собаки? У вас же есть собака?
— Ошибаетесь, Анатолий Васильевич. У меня нет собаки. Собака нужна только на зверовой и промысловой охоте, а я чисто тургеневский охотник, только по перу.
— У Тургенева всегда были собаки. Он любил собак, — возразил Витязев.
— Собака времени требует. А где у учителя время? Опять же в избе легавую держать — негигиенично, а на улице она замерзнет. Лайку взять, так она по птице бесполезная. Одному лучше. Пробовал держать спаниэльку, с коровой в стайке держал, но ничего не вышло, не смог научить ничему. Утятница, а воды боялась. В лесу только носится, как угорелая, все распугивает. Отдал ее сыну, не знаю, как там он с ней. Одному лучше: не убьешь ничего, так хоть отдохнешь по-человечески. Опять же кормить ее в лесу надо, лишний груз тащить.
— Вы надолго обычно уходите в лес? — спросил следователь.
— Как я могу уйти надолго? Когда? Так — на выходной сбегаешь, побродишь. А больше на часок, стрелишь пару раз и домой. Вот и вся охота. Некогда все. Охота начинается — как раз отпуск кончается. Да еще огород, покос... Когда тут?
— А как же вы нашли время для этой стройки? — спросил следователь. — Огород оставили, семью, корову? Все оставили, чтобы только помочь Чарусову. Как это понимать?
— А так вот и понимать: оставил и помогал. Я не ему помогал. Я себе помогал.
— Как прикажете понимать?
— Это допрос?
— Протоколы мы потом составим. Темно уже. Считайте, что вы здесь все время на допросе, Владимир Антонович.
— Ну, если так... С женой поссорился. Надо было побыть наедине и мне, и ей. Надеюсь, вы не станете спрашивать причину ссоры?
— Не стану. Если только это не имеет никакого отношения к нашему делу.
— В том-то и дело, что имеет, — вдруг вмешался Витязев. Владимиру Антоновичу показалось: с удовольствием вмешался, с улыбочкой. — Ты извини, Володя, тут надо... Дело в том, Анатолий Васильевич, что жена ревновала его к одной учительнице, Светлане Аркадьевне. Как ее фамилия? — спросил он Просекина.
— Маркитина.
— Начнем треп про женщин? — невесело пошутил Размыкин. — Вы не против, Леонид Федорович? Или ваши нравственные уши не выносят подобных вещей?
— Валяйте, — разрешил эксперт. — Хотя слушать мне это действительно противно. Вроде нормальные люди, а устроили какой-то французский роман. Чтоб вам пусто было! Только вон мужики идут, при них хоть воздержитесь. Интеллигенция!
Подошли мужики. Владимир Антонович отметил, что Баянов в их окружении чувствовал себя значительно лучше, естественней, что ли: он смеялся, шутил, отдавал распоряжения, куда поставить коня, куда телегу, и от имени всех троих попросил у Размыкина разрешения уехать домой.
— Им работать надо, — извиняясь сказал он. — Алексею с утра на подборку ячменя, пора, сами видите, какая! — а Демид Матвеевич подмены не имеет, старуха дома... И я бы с ними до мотоцикла. А? Что нам тут делать? — всю ночь дрожжи продавать? Староват я для этого. Радикулит опять же. Нет, разрешите мне с ними. А утром вернусь.
Размыкин секунду подумал и согласился:
— Езжайте. Делать тут действительно нечего ночью. Утром, Серафим Иннокентьевич, зайдете к Уваровскому, пусть пришлет собаку. С проводником. И вернетесь.
Галайда тоже запросился домой, но узнав, что добираться до Корабля надо не на телеге, а пешком и что дорога мало чем лучше прямка, но зато в два раза длиннее, отказался.
— Только вы, Серафим Иннокентьевич, уж как приедете, позвоните моей, чтоб не беспокоилась. А я
