– Пользуетесь своей привлекательностью?
– Привлекательность привлекательностью, а работа есть работа.
– А вы очень даже ничего, знаете?
– Женщине в жизни приходится пробиваться.
– Вы уверены в собственной неотразимости. Достойно восхищения. Я это имел в виду.
Нацуэ Косуги скривила рот в усмешке.
Я вынул из кармана сигарету и прикурил ее от «Зиппо». – Я к вам еще загляну.
Гостья затушила окурок и снова стала прежней. Я тоже смял сигарету, которую только что раскурил.
Проводил гостью до дверей, вернулся на кухню и стал убирать в холодильник продукты. Прихватив банку пива, поднялся на второй этаж.
Комната была размером в восемь татами, на стене висело полотно. У стены напротив стояла кровать наподобие больничной койки. Больше в комнате ничего не было, если не считать всякого рисовального добра.
Я отвел взгляд от полотна, плюхнулся на. кровать и уставился в потолок.
Мелкие трещинки никак не хотели складываться в какой-либо законченный рисунок, как я ни старался. Зато они начали приобретать цвета, которые постоянно менялись, как живые. Я наблюдал за переменами.
Я обнаружил новый способ убивать время. Поначалу, только вселившись в хижину, я частенько выходил на улицу и наблюдал за цветами земли. Любил спускаться в гостиную и сидеть перед камином, любуясь, как языки пламени меняют форму, раз уж цвет они не меняли.
Я уже освоился в мастерской, гостиной, спальне, а также кухне и ванной. Впрочем, хотя я и прожил здесь уже месяц, были в доме комнаты, в которые мне еще предстояло зайти.
Для меня дом был слишком просторным. Как бы сказать, больше, чем физически нужно человеку из плоти и крови. Впрочем, я не мог сказать, сколько пространства требуется моей душе. По какой-то неведомой причине я все время пытался сузить свое поле зрения.
Осушив банку, я разомлел. У Ренуара есть портрет обнаженной, и называется он что-то наподобие «дремота». Девушка на полотне не отличается пышностью его последних моделей. Я дважды копировал этот холст и возненавидел Ренуара. И все же когда меня начинало клонить в сон, я неизменно возвращался в те времена, когда перерисовывал его картину.
Меня разбудил телефонный звонок.
Телефон звонил редко, да и у меня не было потребности кому-то звонить, поэтому, вселившись в хижину, я перенес его в эту комнату.
– Я тут поблизости. Голос Номуры.
– Не сказать, чтобы я был занят.
– Аналогично. Как бы там ни было, я уже приехал. Почему бы не выбраться на ужин? Ты на вилле питаешься, ведь так?
– Приглашаешь?
– С чего ты взял? Никто никого не угощает. Я только спросил, как бы нам встретиться.
– Если я откажусь, ты сам сюда приедешь.
– Статья завершена. О том, как убивают художники.
Меня признали виновным не в убийстве, а в нападении со смертельным исходом в результате драки. В любом случае если я кого-то убил, значит, меня надо считать убийцей.
– Везет мне сегодня на гостей.
– Ты о чем?
– Я подъеду.
Не успел я ответить, Номура буркнул название какого-то ресторана в городе, время встречи и положил трубку.
2
В каждом близлежащем городишке имелся район, напичканный барами, обычно не в центре города, а подальше, на тихой окраине. В центре бары встречались редко – это были по большей части старые уважаемые заведения.
Бар, который назвал Номура, не мог похвастаться безупречной репутацией; здесь работали выходцы из третьего мира.
Едва я вошел, Номура помахал мне рукой. Он сидел в дальней части зала, по обе стороны от него расположились две филиппинки.
– Популярное заведеньице, говорят.
– В Синдзюку таких полно.
– Снять потаскушку можно почти в любом заведении, а здесь – экзотика.
Девочки по-английски спросили, что мы желаем заказать. Пару раз я уже бывал в этом баре, и они знали, что я понимаю английский. Напрямую предложений не поступало, но в принципе было ясно, что
