— Она прочла его при вас?
— Нет. Это было в первый день. На следующий день, во время нашей встречи на рассвете, после того, как я передал ей часть информации, она задала мне много вопросов, умных вопросов, и попросила вернуться после заката, опять же через боковую дверь. Я пришел. Она тут же заявила, что материалы представлены не полностью. Я ответил ей, да, разумеется, нет никакого смысла показывать все, пока я не буду знать, насколько серьезно она к этому отнесется — была ли она по-настоящему заинтересована, как Малкольм, в том, чтобы разорить Броков? Она сказала «да» и спросила, почему я добиваюсь того же, в чем заключается мой интерес.
Я выложил ей все как есть. Всю историю про Моргана, всю правду. Я хотел пустить по миру именно Моргана, если вместе с ним разорится и его отец, что ж, я не имею ничего против. Я не упомянул, что это делало её моей сводной тетей, ни разу за все встречи, как и она тоже. Ни разу. Она только задавала вопросы. После рассказа о Моргане я ожидал, что она скажет что-нибудь, ну, что ей очень жаль или что это так похоже на Моргана — в конце концов, он был её братом. Ничего. Она не сказала ни слова, подробно расспросила меня о моей договоренности с Малкольмом, и я передал ей контракт. — Он допил виски. — Ваш контракт.
— Ваш контракт, — поправила она на грани срыва. — Как вы должны ненавидеть её, Эдвард.
— Вы ошибаетесь, во мне нет ненависти к ней, мне кажется, я понимаю, что она жила на нервах. Смерть Малкольма разорвала её на части, как ни пыталась она скрыть это и подняться выше своего горя. В этом я уверен. Малкольм заключал в себе будущее «Благородного Дома», теперь перед ней хаос, её единственный луч надежды — это я и мой план, балансирующий, кстати, на самой грани законности даже в Гонконге, где закон растягивают, как нигде более. Вы позволите? — спросил он, беря в руки бокал.
— Разумеется, — ответила она, размышляя о нем, задавая себе массу вопросов.
— Она внимательно прочла контракт, потом поднялась с кресла и стала смотреть на гавань Гонконга; с одной стороны, она казалась хрупкой, с другой — твердой как сталь. «Когда я получу остальные материалы?» — спросила она, и я ответил, что сейчас, если она согласится на эту сделку. «Я согласна», — сказала она, села и поставила на контракте свою подпись и печать, пригласив личную секретаршу в качестве свидетельницы, потом приказала ей запереть все и выйти. Она…
— Она так и не упомянула мою свидетельскую подпись.
— Нет, хотя, как вы и предсказывали, она сразу же её заметила, в этом у меня, чёрт побери, нет сомнений. Так вот, я провел с ней около четырех часов, помогая ей разобраться в этом лабиринте документов и копий документов, не то чтобы она особо нуждалась в помощи. Потом она аккуратно сложила их в стопку и стала расспрашивать меня о происшествии на Токайдо, о Малкольме, вас, Макфее, Тайрере, сэре Уильяме, Норберте, о том, что Морган и Тайлер говорили мне в Шанхае, о моем мнении о вас, о Малкольме, он ли преследовал вас, вы ли преследовали его, ничего не говоря от себя, вопросы, ещё вопросы, избегая моих — ум у неё острый, как меч самурая. Но я клянусь Господом Богом, Анжелика, всякий раз, когда в разговоре всплывало имя Моргана или Старика Брока, всякий раз, когда я указывал ещё на один трюк, который позволяли проделать эти бумаги, или предлагал ещё одну колючку, которая вопьется в их империю, Тесс едва слюни не пускала.
По телу Анжелики пробежала дрожь.
— Есть ли… есть ли шанс на мирную договоренность со мной, как вы думаете?
— Я думаю, да, позвольте я изложу все по порядку. Она снова спросила, был ли контракт, подписанный Малкольмом, по-прежнему достаточным для меня вознаграждением. Я ответил утвердительно. Она сказала: «Завтра я заменю его более юридически правильным документом, подписанным и заверенным, как и оригинал. А теперь о последнём деле на сегодня, мистер Горнт. Что мне следует дать этой женщине?» Анжелика, я сказал ей, что меня ни о чем не просили, вы лишь хотели, чтобы чаяния и надежды вашего мужа стали ей известны, и что, если они окажутся полезными, я уже говорил ей, что вы ничего не знаете о содержании документов, это будет для вас достаточной наградой.
— Вы упомянули это слово «муж»? Она ничего не возразила?
— Нет, но тут же заметила: «Меня проинформировали, что этот „брак“, что бы ни заявляли она или сэр Уильям, недействителен».
Анжелика возмущенно открыла рот, но Горнт перебил её:
— Не так быстро, милая, будьте терпеливы. Я пересказываю её слова. Наберитесь терпения, у нас достаточно времени, чтобы разыграть свою партию. После этой беседы она пожелала встретиться ещё раз, на следующий вечер. Чтобы держать все карты открытыми, я сказал ей, что виделся с Броками и рассказал им ту же самую историю о произошедшем в Иокогаме, особенно о дуэли, и передал им копию дознания по делу Норберта. Старик Тайлер взбесился, как бультерьер в яме, но Морган его успокоил, он сказал, что выстрел Макфею в спину повредил бы им больше, чем потеря одного менеджера, которого легко заменить.
Анжелика смотрела, как он собирается с мыслями, слушая гулкие удары своего сердца, так много вопросов все ещё оставались без ответа.
— Она… она предпримет что-нибудь по вашей информации?
— По моим свидетельствам, да. О да, и быстро. Я осуществлю свою месть, а вы уладите свои дела.
— Почему вы так уверены?
— Я уверен, мэм, не беспокойтесь. Долгие годы я прикусывал язык, низко кланялся, но скоро… вы увидите! Когда я рассказал ей о своей встрече с Броками — она беспрестанно спрашивала о них, какой была реакция Тайлера на брак и смерть её сына и так далее, и ни разу она не употребила слова «отец». Я откровенно рассказал ей, как они грубо хохотали по поводу вашего брака в море и того, что он пошел против её желаний, а Старик Брок сказал: «Так ей и надо, суке, что пошла против своих!» Я, ничего не скрывая, рассказал ей, как оба они радовались смерти Малкольма, как Морган приговаривал, что теперь, мол, они остались без тайпэна, а настанет первое февраля, так Тесс и из жокей-клуба вылетит, и в Гонконге ей места не будет, а Тайлер добавил: «А я буду тайпэн, суну Дирка носом в дерьмо, а про „Благородный Дом“ вовек и не вспомнит никто, и имя его позабудут!»
— Вы пересказали ей все это? — У Анжелики голова пошла кругом.
— Да, мэм, но Тайлер именно так и сказал — он действительно говорил это. А уже если что и приводит её в бешенство, так это он, поэтому я подумал, что мне следует передать все в точности, и, когда я это сделал, хо-хо-хо, мэм, голова у неё затряслась так, что глаза за ней едва поспевали, и я уж решил, что Медуза возвращается. Но она не вернулась, на этот раз нет. На этот раз она держала дьявольский огонь в узде, он так и не погас, о нет, мэм, уж вы мне поверьте. Но она закупорила его, она не давала ему вырваться на свободу, но и в этом случае я покрылся потом, уж это как пить… прошу прощения, мэм, уж это точно. Не к лицу женщине ярость в таких количествах, но после разговора о Тайлере и Моргане легко понять, откуда она в ней берется.
Когда она самую малость поостыла, я сказал ей, что Тайлер в конце концов согласился с предложением Моргана, что мне следует вернуться сюда в качестве директора японского отделения, с испытательным сроком в один год, неоднократно пригрозив при этом самыми злыми карами за плохую работу. Она спросила, какое мне положили жалованье. «Отлично. Для всех мы будем врагами, втайне мы будем близкими союзниками, а если „Брок и Сыновья“ сгинет навсегда, о чем я молю Бога, ваша компания „Ротвелл-Горнт“ займет её место». Ну вот, пожалуй, и все, Анжелика, за исключением того, что она решила прислать Хоуга обратно и писала вам письмо.
Он сделал глоток бурбона, вкус стал мягким.
— Я не спрашивал, что в нем, и не защищал вас перед ней, только продолжал всегда по-разному говорить, что, если мой план поможет ей уничтожить Броков, она должна быть благодарна и вам тоже. Что она написала?
Анжелика протянула ему письмо.
— Куча навоза вперемешку с тюками хлопка, — подытожил он, возвращая его. — Это её исходная позиция, отсюда она начнет торговаться, и из этого ясно, что я сдержал своё слово: она убеждена, что ей и вас придется благодарить. Вы выиграете.
— Выиграю что? То, что меня не потащат в суд?
— Это и ещё приличное содержание. Она признает, что в долгу перед вами.
