холод с улицы не проникал в комнату, там вкусно пахло, от печки струилось тепло, в комнате ощущалось и другое тепло, еще более ценное для человека.
Маленькая белокурая женщина кончила чистить овощи. Понесла их к раковине и вымыла под краном, потом положила в дуршлаг на трехногой подставке, чтобы с них стекла вода. Она вытерла руки и вернулась к столу.
— Милый Жюльен, каким далеким кажется мне то время, когда вы вместе с Андре рисовали пагоду! — сказала она.
Он улыбнулся.
— И я об этом думал, — сказал он.
Лицо женщины просветлело, она тоже улыбнулась.
— Значит, и вы вспоминаете. До чего была красивая пагода!
— Да. У меня даже сохранилась фотография.
— У нас тоже.
Она выдвинула ящик, откуда мастер доставал почтовые открытки в тот день, когда он вместе с Жюльеном работал над пагодой. И тотчас нашла фотографию. Они долго разглядывали снимок, не говоря ни слова. Потом жена Андре взяла фотографию и засунула ее под стекло буфета.
— Пусть остается здесь, — сказала она, — так я смогу все время на нее смотреть.
Жюльен поднялся.
— Мне пора, — пробормотал он. Женщина протянула ему руку.
— Спокойной ночи, — сказала она. — До завтра.
— Спокойной ночи. И если вам что понадобится, вы мне только скажите.
— Спасибо, Жюльен, какой вы славный.
Жюльен вышел. Медленно опускалась ночь. С того дня, как началась война, фонарей на улицах не зажигали. Всюду уже закрывали ставни. Казалось, темнота подступает со стороны порта вместе с вечерней прохладой; город засыпал.
66
В последний вторник сентября Жюльен взял свой велосипед и покатил к папаше Панону. Диана встретила его радостным лаем.
— Решил навестить могилу дяди? — спросил папаша Панон. — Хочешь с ним проститься?
Жюльен недоумевающе поглядел на него. Старик удивился.
— Что это ты так на меня смотришь? Ведь сам говорил, что тридцатого сентября уезжаешь. Или, может, передумал?
Жюльен помолчал.
— Нет-нет, — сказал он после паузы. — Тридцатого я непременно уеду… Да, сегодня уже двадцать шестое!
— Ты, видать, доволен, — продолжал старик. — Закончилось твое обучение. Теперь будешь зарабатывать деньги, как настоящий рабочий. Нашел уже себе место?
Жюльен пояснил, что уезжает в Лон-ле-Сонье.
— Если бы твой бедный дядя еще жил на свете, вот бы он порадовался, — сказал старик. — Не тому, конечно, что ты отсюда уедешь, а тому, что ты наконец распрощаешься с Петьо. Он, может, ничего тебе не говорил, но этот мерзавец немало у него здоровья отнял. Черт побери, твой дядюшка недолюбливал Петьо, да, он его терпеть не мог!
Папаша Панон отвязал собаку и подал Жюльену поводок.
— Когда войдешь в деревню, — наставительно сказал он, — держи ее покрепче, а то она, чего доброго, там набедокурит.
Жюльен взял поводок. Диана радостно прыгала возле него.
— У твоего дяди Пьера были свои странности, — проговорил старик, — он не любил, когда ему перечили. Но был он человек порядочный. И если вдуматься, то мысли у него были, пожалуй, правильные.
Жюльен вышел со двора. Всю дорогу он играл с собакой. Он решил не заходить в дом дяди Пьера. За садом теперь никто не следил, и цветов там больше не было.
Войдя на кладбище, Жюльен взял небольшой заступ, чтобы привести в порядок могилу, поросшую по краям травой. Он уже почти управился со своим делом, когда подошел священник. Они поздоровались. Встречая мальчика на кладбище, священник почти всегда подходил и перебрасывался с ним несколькими словами.
— Что это ты целый месяц не показывался? — спросил священник.
— К родителям ездил, — ответил Жюльен. — А потом мастер и его помощник ушли, и у меня теперь очень много работы.
— Они ушли на войну?
— Мастер в армии, а его помощник остался работать у отца в булочной.
— А где сейчас твой мастер?
— На фронте, но где, точно не знаю. Все предполагают, что их часть стоит неподалеку от бельгийской границы.
Священник стоял, опершись о железный столбик, который поддерживал венки на соседней могиле. Казалось, он о чем-то задумался, потом заговорил:
— Тебе еще рано идти в армию, но время быстро бежит. В четырнадцатом году никто и не думал, что тогдашним мальчишкам придется понюхать пороху, а к концу войны многие из них были убиты.
Он нахмурил густые брови, посмотрел Жюльену прямо в глаза и спросил:
— Что ты об этом думаешь?
— О войне?
— Ну, война — вещь скверная, это понятно. Тут ничего не меняется. Нет, я тебя о другом спрашиваю: что, если она протянется долго и тебе тоже придется воевать?
— Если надо будет, пойду, — сказал Жюльен.
— Когда человек молод, ему кажется, что он неуязвим. Именно поэтому… главным образом поэтому многие молодые люди уходят на войну с улыбкой. Каждый думает, что убьют не его, а соседа… не его, а соседа.
Священник отвел глаза в сторону, теперь он смотрел на могилу Пьера Дантена. Мальчику на миг показалось, что священник забыл о нем. Оба стояли молча. Тишину нарушила собака, она стала чесать лапой шею, и ошейник зазвенел. Священник нагнулся и погладил ее.
— Славная ты собака, Диана… — сказал он. — Что бы сказал твой бедный хозяин, если б война началась при его жизни! — Священник снова умолк, потом повернулся к Жюльену: — Ты и сам знаешь, что твой дядя придерживался совсем иных взглядов, чем я. Бывало, как заспорим мы с ним за стаканом вина, порой чуть не кричим друг на друга. Но в одном мы сходились — в отношении к войне. Ведь мы в ней оба участвовали. Потому и говорили со знанием дела. И, можешь поверить, ни один из нас не защищал войну.
— Знаю, дядя мне часто об этом говорил, — сказал Жюльен.
Священник покачал головою.
— Представь себе, в эти дни я много думал о нем, о твоем дяде. Много думал. И спрашивал себя, что сказал бы сегодня Пьер Дантен. Мне был хорошо знаком его образ мыслей.
Священник опять умолк. И снова медленно покачал головой; губы его беззвучно шевелились. Внезапно он взял рукой распятие, висевшее на груди, показал его Жюльену и проговорил:
— Однажды мы беседовали с твоим дядей, а он показал мне на распятие и говорит: «Мне от вас нечего таиться, вы ведь знаете, что я в вашего доброго боженьку не верю. Но этот человек из Назарета
