Она произнесла эти слова веселым голосом. Потом, видно почувствовав, что пережил Жюльен, торопливо прибавила:
— У меня есть хорошая новость для тебя, милый…
— Ты с ним говорила? Ты свободна?
Он привлек Сильвию к себе. Она понурилась.
— Нет, но все же у меня есть хорошая новость: этим летом он больше не приедет. Он отправляется в Мобеж, где у них есть еще одна фабрика. Немцы хотят ее отобрать. Кто-то должен всем этим заняться. И отец посылает его туда. — Сильвия на миг умолкла, потом жестко прибавила: — Понимаешь, эти люди думают только о деньгах, только о деньгах.
Они поцеловались.
— Ты на меня не сердишься за вчерашнее? — спросила Сильвия.
— Разве я могу на тебя за что-нибудь сердиться?
— Сам видишь, я пришла, как только сумела. И знаешь, всю дорогу бежала. Слышишь, как у меня колотится сердце?
— Ты просто прелесть.
— А теперь мне пора. Если хочешь, встретимся завтра в час. На дороге в Порш.
— Я в это время должен дежурить, но как-нибудь устроюсь, — сказал Жюльен.
Сильвия уже отошла на несколько шагов. Потом оглянулась и крикнула:
— Попроси своего поэтишку заменить тебя. Он может для нас это сделать. Поэтам положено быть друзьями влюбленных.
Она помахала рукой и убежала.
Жюльен медленно направился к посту наблюдения. Ему казалось, что все сияние этого летнего вечера сосредоточилось в его груди — все сияние и вся свежесть, которая уже утишила мучившую его прежде боль.
В ту ночь Ритер не вернулся домой. На следующее утро Каранто, ходивший за почтой, обнаружил его в конце аллеи: парижанин был мертвецки пьян, он лежал прямо на земле, уткнувшись лицом в ограду.
Часть четвертая
37
В августе англичане сделали попытку высадиться в районе Дьеппа. Несколько дней все разговоры вертелись вокруг этой темы, и война снова как бы приблизилась. Когда Жюльен рассказал об этом Сильвии, она заметила, что Мобеж расположен к северу от Дьеппа, но лицо у нее оставалось спокойным и непроницаемым. Известие о высадке родило у людей проблеск надежды. Никто не хотел верить вишистской прессе, где говорилось о полном поражении англичан и указывалось, что они понесли большие потери. Когда сомнений в этом уже не осталось, люди постарались поскорее забыть о катастрофе.
В течение лета и начала осени Сильвия и Жюльен трижды ездили в Альби. И всякий раз Жюльен испытывал огромную радость, она переполняла его сердце блаженством и надеждой. Молодые люди продолжали скрывать свою любовь от посторонних, но часто вели себя опрометчиво и сами весело смеялись над собственной неосторожностью, когда опасность была уже позади. Ритер однажды сказал Жюльену:
— Напрасно ты волнуешься: существует бог, покровительствующий влюбленным. И он, верно, заодно с богом, который покровительствует пьяницам: в тот вечер, когда ты вновь обрел свою фею, меня мучила такая жажда, что если бы твоя Дульцинея не помогла мне от тебя избавиться, я бы подох на посту наблюдения, точно рыба, вытащенная из воды.
Октябрь оставил следы ржавчины на деревьях городского парка, и, ожидая Сильвию, Жюльен слагал для нее стихи, в которых важное место занимали сухие листья, гонимые ветром. Присутствовали в них и все признаки зимы, иногда упоминалась и смерть. Молодые люди читали эти стихи вместе; Сильвии нравилась пронизывавшая их меланхолия, скорбная любовь, в которой слышались затаенные слезы, и омраченные тучами небеса В серенькие дни они подолгу сидели на скамье, не говоря ни слова и не сводя глаз с неподвижной поверхности водоемов. Их любви были свойственны часы безмятежного покоя, мягкой и глубокой нежности. Они ждали, сами толком не зная чего. Надеялись, хотя не могли бы точно сказать, на что именно. Война по-прежнему шла далеко, но она нависала над всем сущим. Не понимая, к чему она ведет, не зная, чем она кончится, каждый ждал конца войны, ибо это должно было разрешить все проблемы.
Вечером восьмого ноября разнесся слух, будто американцы и англичане атаковали морскую базу в Касабланке. Солдаты на посту наблюдения собрались вокруг приемника: они старались поймать передачу Би-би-си, но из-за сильных помех ничего нельзя было разобрать.
— Это доказывает, что произошло нечто серьезное, — заметил Каранто. — В другие дни фрицы не так старательно глушат передачи.
— Помолчи, олух, — рассердился Лорансен, — все дело в нашем приемнике.
— Лорансен прав, — вмешался Тиссеран. — После Дьеппа я больше ни в какие высадки и десанты не верю.
Некоторое время они еще препирались, потом Тиссеран, которому надо было первым заступать на дежурство, уселся возле телефона, а остальные поднялись к себе в комнату. Не было только Ритера — он еще не возвратился из города.
Солдат разбудили еще до зари. Открыв глаза, Жюльен увидел, что над кроватью сержанта Верпийа склонился Каранто. В комнате горел свет, кто-то из товарищей приподнялся на локте, другой повернулся на бок и натянул одеяло на голову.
— Мог бы прикрыть свет, ведь спать охота! — крикнул Тиссеран.
Лицо у сержанта было хмурое. Каранто что-то возбужденно говорил ему. Вдруг Верпийа резко отбросил одеяло, соскочил с кровати и крикнул:
— Подъем! Быстро!
— Как бы не так, — проворчал кто-то.
— Приказываю немедленно встать! Через пять минут все должны быть внизу в полной готовности. Я иду звонить по телефону командиру части.
Солдаты все еще колебались, и тогда сержант торопливо объяснил, что Каранто принял приказ капитана поднять по тревоге весь личный состав. Озабоченный вид Верпийа произвел на всех впечатление.
— Выходит, правда? Значит, они высадились?
Каранто уже спустился в комнату для дежурных. Верпийа вышел, на ходу застегивая куртку. Слышно было, как по каменным ступеням стучат его подкованные башмаки, которые он даже не успел зашнуровать. Солдаты стали не спеша одеваться, движения у них были сонные, неуклюжие; все поглядывали на окна, за которыми все еще стояла темнота. Один только Ритер не пошевелился.
— Должно быть, вернулся поздно и после хорошей выпивки, — заметил Лорансен.
Жюльен потряс парижанина, тот потянулся и пробормотал:
— Знаю я эту комедию, только даром поднимут, а через час снова дадут отбой.
— Но ведь американцы высадились! — крикнул Тиссеран.
— Ну что ж, когда они появятся на дороге в Сидобр, придете меня предупредить. Я вполне успею встать и привести себя в порядок до того, как они примутся раздавать табак.
